Аммар с шумом втянул в себя воздух – «суеверных пастухов»? А нерегиль заметил его ужас – и заорал:
– Да! Ваш Али – обожравшийся гашиша грязный пастух, которому привиделось незнамо что! Вашего… пророка… – Самийа, казалось, вот-вот плюнет ядом, как созревшая для атаки кобра: – Обморочили лярвы и джинны! Ну хорошо, пусть к нему действительно вышел кто-то из духов – но только из сострадания к глупым оборванцам, которые без наставления свыше даже не знали, какой рукой подтираться! Ему рассказали о существовании Единого и Великих этого мира, а он вообразил себя избранником – да помилуют меня Силы! Избранник Всевышнего! Это кому сказать!!!
Сквозь горячую пелену красного гнева Аммар увидел обнаженный меч у себя в руке. Нерегиль подобрался, как для прыжка, и рявкнул:
– Единый существует – но Ему нет никакого дела до вас и вашего вшивого копошения под солнцем этого мира! Ваша вера – глупость на глупости и обман на обмане, а вы сами – самозванцы и ублюдки, позорящие Его Имя!
– На колени, гадина, – выдавил из себя Аммар.
Не отводя холодных, ненавидящих глаз, Тарик медленно опустился на плиты пола. Он понял, что его ждет. И, не дожидаясь приказа, склонил голову, ладонью откинув волосы и обнажив шею.
Повелитель аш-Шарийа поднял меч. На мгновение замер, примериваясь к замаху. Тарик стоял на коленях, положив обе ладони на плиты пола, покорно опустив голову с тяжелой гривой черных волос. Аммар глубоко вздохнул. И, призвав Имя Всевышнего, нанес удар.
В окна под крышей масджид все так же безмятежно продолжал струиться дневной свет.
– Прости меня, о Всевышний, – спустя мгновение тихо сказал Аммар.
Лезвие изогнутого клинка застыло в волоске от шеи нерегиля. Самийа пошевелился – и бритвенно-острая ашшамская сталь коснулась бледной кожи. Под клинком выступили капельки крови.
Аммар сглотнул слюну и, как во сне, отвел меч в сторону. Все еще не веря тому, что сейчас могло произойти, он медленно вдвинул саиф в ножны.
Нерегиль поднял бледное лицо и проводил острую сталь глазами, исполненными такой жажды и муки, что Аммару наконец-то стало страшно. Самийа прижал стиснутые в кулаки руки ко рту и глухо застонал, клонясь все ниже и ниже, пока волосы его не коснулись пола.
Аммара колотила нешуточная дрожь. Он оглянулся в поисках хоть какого-то человеческого лица и едва не отшатнулся, увидев в каких-то пяти шагах у себя за спиной Яхью, ибн Худайра и Тахира с Хасаном. Яхья, протянув вперед руку, осторожно двинулся к нему:
– О мой повелитель… Тебе лучше выйти отсюда, здесь теперь страшное место…
Аммар помотал головой, стряхивая последние клочья гневного морока. И сказал:
– Яхья, ты хотел, чтобы Тарик рассказал тебе, что сумеречники из племени нерегилей знают о сотворении мира и его Властях. Так вот тебе Тарик. Возьми его, запри где-нибудь и не выпускай из-под замка, пока он тебе не расскажет всего, что знает.
– Благодарю, о мой халиф, – в голосе Яхьи не слышалось радости.
Он смотрел на скрючившегося у ног Аммара самийа. На лице старого астронома читались горе, ужас и неподдельная жалость.
Аммару вдруг подумалось, что хорошо, что Тарик сидит, опустив голову, и ничего этого не видит.
Кравчего халиф отпустил и теперь наливал вино сам: высокое узкое горло кувшина наклонилось, но багряная струйка ударила мимо чашки. Пробормотав напутствие шайтану, Аммар удержал предательскую дрожь в руке – и чашка знаменитой шамахинской меди стала наполняться.
Сделав большой глоток, он помотал головой и проговорил:
– Я надеялся… Я так надеялся, что у меня с ним будет все… ну… – Тут Аммар снова замотал головой.
– …по-человечески, о мой халиф? – усмехнулся Яхья над краем своей чаши и пригубил вино.
– Да, – обреченно кивнул Аммар и посмотрел на свои руки – они опять дрожали.
Он убрал их в рукава халата.
– Тарик не человек, о мой повелитель, – вдруг неожиданно твердо проговорил старый астроном. – Все, что ты хотел в нем увидеть человеческого – дружбу, теплоту, ответную приязнь, готовность разделить веселье и беседу, – все это ты видел в зеркале собственной души.
– Я не верю, – замахал рукавами Аммар – наверное, он все-таки слишком много выпил этим вечером. – Что ж, по-твоему, он живет только ненавистью?
