– Хорошо, – кивнула женщина.
– Его нужно казнить на базарной площади.
– Согласна.
– Но так, чтобы это запомнили.
– Это как? – искренне удивилась Айша.
– Эмир Исбильи сказал, что посоветуется с отцом.
Она вздохнула:
– Ладно, делайте как знаете.
Тарег покачал головой.
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожилась Айша.
– По законам и обычаям, халиф должен присутствовать при казни государственного преступника, – спокойно сообщил нерегиль.
– Ты что, рехнулся? – вскинулась молодая женщина. – Фахру нельзя такое видеть!
– А я и не предлагаю смотреть на это Фахру, – усмехнулся Тарег.
Айша насупилась.
– Стараниями дядюшки ты у нас правительница при несовершеннолетнем сыне, – твердо посмотрел на нее сумеречник.
– Хорошо, – сдалась Айша. – Я буду присутствовать. На обеих казнях.
– Только в обморок не упади, – мрачно предупредил ее Тарег.
– Я все равно буду сидеть за занавеской, – не менее мрачно откликнулась мать халифа аш-Шарийа. – Так что, если упаду, этого все равно никто не увидит.
Помолчав, Айша добавила:
– Если это все, можешь удалиться.
И с удовлетворением кивнула, глядя на то, как нерегиль склонился перед ней до самого пола.
Из рассказов о славных деяниях и хроник:
Всевышний в каждую эпоху избирает одного из людей, прославляет и украшает его достоинствами государя. Он связывает с ним благо вселенной и спокойствие рабов; от него же зависят разруха, смуты, мятежи. Страх и трепет перед ним распространяет Он пред сердцами и очами тварей, дабы люди проводили дни в его правосудности, были бы спокойны и жаждали бы продления его державы. Если же среди рабов проявится мятежность, небрежение к шарийа или преступление и Он захочет послать им наказание, дать им вкусить возмездие за их деяния – да не даст Бог, преславный и всемогущий, нам такого удела, да удалит от нас этакое несчастие! – то таким людям Всевышний пошлет невзгоды всякого рода: злосчастие мятежа, гнев, оставление без помощи; они лишатся доброго государя, друг на друга обнажатся мечи, польется кровь; тот, у кого сильнее длань, будет действовать как захочет, так что грешные люди погибнут в этих несчастьях и кровопролитиях, подобно тому, как огонь, падая в заросль тростника, сжигает начисто не только то, что сухо, но и то из сырого, что соседствует с сухим.
Так случилось, что в 409 году аята халиф Аммар умер, и в аш-Шарийа произошла смута.
После гибели халифа Аммара многие эмиры подняли мятеж в восточных областях государства и провозгласили халифом юношу Ибрахима аль-Кадира по прозвищу Ка’им, про которого говорили, что он из праведных Аббасидов.
Про Ибрахима аль-Кадира ходило много слухов. Кто-то провозглашал его истинным святым и ученым, а кто-то говорил, что он вовсе не сын Мусы аль-Кадира и не Аббасид, ибо на самом деле его отец – раб-садовник, соблазнивший любимую невольницу старого Мусы. Так говорили люди на базарах, приводя надежное свидетельство управляющего замком аль-Кадиров в горах под Нисибином, который клялся, что добросердечный господин его не поддался жажде мести, но поступил как предписывает шарийа: лишь после того, как невольница-прелюбодейка произвела на свет младенца, Муса приказал вывести ее на стену замка и скинуть на камни, а мальчика пожалел, сохранил ему жизнь и назвал сыном.
Впрочем, люди склонялись к тому, что Ибрахим аль-Кадир унаследовал душу матери и отца, живших и умерших в прелюбодеянии и нечестии, и имел сердце не благородного Аббасида, а низкого раба, не знающего истинной веры. Ибо юноша поистине являл собой образец всех мыслимых заблуждений и пороков: он читал языческие книги, волхвовал, вольнодумствовал, отрицал шарийа и проводил свое время в пирах и попойках, тратя тысячи и тысячи золотых на покупку красивых девушек и мальчиков.
Видя такое поругание устоев государства, великая госпожа и мать будущего халифа Фахра ад-Даула отправила в Нисибин войска, дабы покарать мятежников и залить угли костра мятежа кровью бунтовщиков.
Низам аль-Мульк, «Книга о правлении».
Нисибин, семь месяцев спустя
Дожди зарядили еще неделю назад.
Оливковые рощи у подножия холма, на котором раскинулась крепость, сгорели в первые месяцы осады. Кривые обугленные палки торчали из расползающейся грязью земли. Безобразно растопырившиеся черные остовы деревьев казались безмолвными свидетелями человеческой злобы перед лицом Всевышнего.
