Кипя на медленном огне черной ярости, нерегиль теперь ждал удобного времени, чтобы наказать клятвопреступников. Всех братьев и сестер Дэрбэна, живших заложниками в столице, казнили еще зимой – на этот раз им уже ничего не могло помочь. Араган-хан в знак покорности и преданности выдал всех мятежников, пытавшихся искать убежища в его кочевьях. Поэтому сторонники Дэрбэна постепенно стягивались к Мурэну – говорили, что вокруг города кочует не менее ста тысяч семей.
Тем не менее найманский князь Галдан – гроза караванов и ашшаритских пограничных поселений – никуда не двинулся и долго держался в своих владениях в горах Мау-Ундур. Господин Ястреб выбил его оттуда, но мятежнику удалось бежать – верный нукер отдал ему своего коня взамен раненого. А неделю назад ханьские купцы принесли жалобу: Галдан встал у Красного тальника на реке Эдзин-гол и не дает проходу караванам. С кого-то он взял дань, а вот этим ханьцам не повезло: найманы разграбили товары, отобрали всех женщин и рабов, а самих купцов посадили задом наперед на худых лошаденок и плетями погнали прочь.
Теперь Саид со своей тысячей южан возвращался из похода к Эдзин-голу. С ними еще ходил тумен Араганова сына Сангума – чистокровные джунгары недолюбливали найманов, считая тех подлым и продажным племенем. Саид отдал союзникам всех пленных и всю добычу. Исключая, конечно, Галдана и его сыновей. И ханьский бесценный расшитый шелк.
И вот Саид, стоя на коленях и почтительно склонив голову, докладывал господину Ястребу:
– Мы обратили их в бегство, сейид, и изрубили тумен их гвардии…
– Скольким удалось спастись?.. – холодно прервал его нерегиль.
– Весь тумен был изрублен, сейид, – пробормотал Саид и прижал лоб к полу.
Похоже, на него надвигалась гроза. В комнате повисло молчание, слышался лишь треск огня в светильниках и частое дыхание помертвевшего от страха ханьского купца.
– Тумен никогда не бывает полностью изрублен, – наконец прошелестело над их головами. – Вернешься и подсчитаешь потери. Заодно прихватишь Галданову дочку, Гурбесу, – ее прячут в кочевье Шиги-хутуху. Эти урууты стоят сейчас на нагорье Кобдо. Сожжешь стойбище дотла, девчонку привезешь сюда. Когда вернешься, я отправлю это семейство на встречу с вечностью. Иди.
Саид с облегчением поцеловал землю между ладонями и стал задом отползать к выходу. Подняться на ноги он не решался – господин Ястреб остался им недоволен, и в таких случаях воины предпочитали выказывать совершеннейшую покорность и смирение.
Уже у самых дверей он услышал, как сейид снова обратился к ханьцу:
– Во время похода на Мурэн твоя семья останется здесь. А ты поедешь со мной и лично покажешь все, что нарисовал на песке.
Простершийся у ступенек возвышения человек принялся униженно скулить:
– О величайший господин! Моя старшая дочь обручена! Ее свадьба назначена на следующий месяц! Жених пришлет за ней алый паланкин в Ханьсу! О господин, смилуйся, я служу тебе верой и правдой, каждый мой вздох открыт твоему взгляду, о величайший!
Ответа не последовало. Ханец всхлипнул и замолчал.
– Пусть жених твоей дочери приедет за ней сюда, – проговорил нерегиль.
Купец попытался было захлюпать носом, но сдержался.
– Иди.
Кланяясь и бормоча слова благодарности, тот пополз к выходу.
Саид, убедившись, что господин Ястреб снова склонился над бумагами, мягко поднялся и бесшумно подкрался к дверям. Ханец все постанывал, по-жучиному перебирая руками и отползая от возвышения.
Вдруг темноволосая голова за белым прозрачным шелком поднялась – и Саид кожей почувствовал, как взгляд Ястреба скользнул мимо него и уперся в купца. Юноша замер, боясь вздохнуть, а ханец поперхнулся очередным «о благодарю, о премного благодарю».
– Да, запомни вот что, купец.
Ханец походил на раздавленное насекомое – его предельный страх можно было почувствовать нюхом. Бесстрастно оглядев дрожащего человека, нерегиль проговорил:
– Если я с тобой разговариваю, это не значит, что мы беседуем.
И ханец с удвоенной силой заколотился лбом об пол.
Мурэн, два месяца спустя
Задрав голову и щурясь от солнца, Хасан ибн Ахмад придержал коня и стал рассматривать тех, кто висел под аркой ворот: шесть выдубленных степными ветрами и солнцем трупов покачивались в петлях. Присмотревшись к двум крайним, ашшарит покачал головой и цокнул языком: и вправду, то были ханьцы. Изорванные халаты потрепала непогода, сиреневый шелк выцвел под безжалостным солнцем и весенними ливнями, но кое-где еще поблескивало золотое шитье. Скрипя веревками, тела медленно крутились над теми, кто желал войти в Мурэн через Северные ворота.
