Ястреб халифа - страница 118
– Не получил, – мрачно ответила Айша. – И человеческая свобода воли – это истина из истин.
– Тьфу на тебя, – не менее мрачно сказала аль-Ханса. – Это все твои мута… мута… тьфу, словечко…
– Мутазилиты, – сурово подсказала Айша.
– Во-во, «отделившиеся». От истинной веры вы отделились – вот от чего…
– Все равно не бывает никаких призраков. После смерти разумная душа человека отлетает и воссоединяется с Предвечным Разумом, а чувственная ее часть растворяется без следа, – уперлась и встала на своем Айша.
– А может, и джиннов с ифритами не бывает? – язвительно осведомилось у нее мать.
Но Айша не собиралась уступать и сказала:
– Мама, вспомни слова Благословенного: если джинны досаждают тебе, сотвори молитву. Или ты и Книге уже не веришь?
– Да что ты такое говоришь, доченька, – напугалась аль-Ханса. – Конечно, верю, но как-то боязно все ж таки…
– Мама, – голос Айши прозвучал твердо и непреклонно, – ты должна понять: нам следует опасаться не мертвых. Нам следует бояться живых. В любом оазисе Рас Авала нас подстерегает большая опасность, чем… – Тут девушка вздохнула и все-таки решилась произнести страшные слова: —…В Красном замке.
– …Ки-ки-ки! Вот он, вот он!
– Кииии! Эй, кафир, ты еще не подох? Подними морду, неверная собака, и поприветствуй господина, на что он вам только, о благородный господин, кииии!..
Суровый человеческий голос произнес:
– Отойдите, дайте дорогу! Пожалуйте, о господин, вот он, мы его нашли!
Прошлой ночью у Тарега достало сил перевернуться обратно на бок, но сейчас он об этом жалел: лицо таяло под лучами полуденного солнца, пот градом катился по крыльям носа и затекал в залепленные пылью и грязью глаза. Нерегиль подтащил к носу ладонь и прикрылся от палящего света, но это не спасало от зноя. Зрение покинуло его еще под утро. Раскрыв глаза, он понял, что в беспощадном огне дневного светила растаяло и хен.
Над Тарегом нависла чья-то тень, подарив мгновения прохладной передышки. Затем в плечо уперлась жесткая подошва, и его опрокинули на спину.
– Ки-ки-ки! Ну-ка, ну-ка, прояви вежливость, язычник, когда к тебе жалует правоверный ашшарит из рода благородных Умейядов, потомков Благословенного!.. Кииии!..
Рассказывали, что Красный замок ни с чем нельзя перепутать – до того красив его гордый очерк над лесистым холмом. И впрямь, сейчас, когда небо желтело к закату, Айша против воли залюбовалась открывшимся видом: узкие стройные башни подпирали зубчатую стену, слева вздымалась четырехугольная главная башня с высоким шпилем на плоской крыше, а справа стены сходились к тонкому силуэту дозорной аталайи.
Равнину вокруг заросшего мощными дубами холма давно затянули кустарник и чертополох – хотя среди оползших холмиков еще виднелись каменные основания разрушенных домов. Кое-где белели покосившиеся круглые столбики надгробий. Но в ссыпавшихся арыках уже не текла вода, в полях сеялись лишь лопух да колючая ежевика. Оливковые рощи одичали и заросли густой сорной травой в половину роста дерева. Ряды лысоватых чинар еще отмечали исчезнувшие улицы стертых с лица земли вилаятов, но к замку не вела ни одна торная тропа. Дорога к Азруату, с которой их верблюды сошли совсем недавно, закладывала широкую петлю и обходила долину стороной.
Решительно ткнув верблюда палкой, Айша направила его в изрытый корнями растений коридор между пожелтевшими тополями. Остальные шесть дромадеров ее жалкого каравана плелись следом.
К воротам они пробились с трудом – роща каменного дуба заросла подлеском, низкие ветви били по плечам, верблюды пугались хлещущих листьев. Когда путники наконец-то оказались перед щербатой аркой, за которой виднелся заваленный обломками, поросший жухлой травой двор, солнце уже готовилось садиться. Небо окрасилось в красно-фиолетовый цвет, а в ветвях дубов завозились и заверещали ночные птицы.
Громко хлопая крыльями, с карнизов башен снялась стая сизарей и закружила в небе над замком. Впрочем, даже если бы кто-то и наблюдал за ними с дороги, то уж точно бы не решился подняться на холм и проверить, кто потревожил покой проклятых развалин.
