– Где твоя семья?
От неожиданности мальчик поперхнулся рыданиями и недоуменно воззрился на Тарега:
– К-ка-кая с-семья?..
– Семья – это мать, отец, братья и сестры, юный идиот. Я что, непонятно говорю на ашшари?
– Нет никого, – пожал плечами мальчишка. – Я гулям. Какая у меня может быть семья, господин?
Шмыгнув носом, он утер слезы и сопли одним широким мазком рукава – его рубашку сшили из дорогого тонкого хлопка, но ткань успела измяться и запачкаться. Продолжая стоять на коленях, он как-то по-собачьи смотрел на сумеречника снизу вверх, печально задрав еще мокрую от пота и слез мордочку:
– Вы меня тоже убьете, господин?
– С чего это ты так решил? – мрачно осведомился Тарег.
– Ну вы же всех убиваете, – мальчишка снова пожал плечами.
– Тебе еще нет тринадцати, – еще мрачнее отозвался нерегиль. – И ты – не Умейя. Так что останешься в живых.
– А… – серьезно кивнул мальчик. – Тогда я пошел?..
И, не отводя от Тарега настороженных глаз, сделал попытку отползти назад. Его босые ступни уперлись в руку безголового искателя наслаждений. Мальчишка обернулся, увидел за спиной перерубленные кости и сине-розовые ошметки вен над плечами трупа и заорал благим матом.
Тарег плюнул, вздернул его на ноги и остро ткнул пальцем в переносицу. Мальчишка тут же обмяк. Послушав ровное спокойное дыхание, нерегиль перекинул невесомое тело через плечо и пошел к дому кади. Махтуба так обрадовалась новым заботам, что Тарег получил передышку от принудительного кормления – пацаненок съедал все, что приносила невольница, причем съедал за себя и за Тарега. Но через два дня «мамушка» раскусила хитрость и долго ругала нечеловеческое коварство сумеречников.
А потом отъевшийся, приодевшийся и раздувшийся от гордости Зариф – так звали мальчишку – сходил в аль-каср и объявил, что теперь он гулям самого Ястреба. Послушав восхищенные охи и вздохи – «ой, а не боязно тебе? А какой он? Часто бьет? Как, не бьет вообще? Ты ему понравился? Как не водит в спальню? А что он вообще с тобой делает?» – Зариф нашел ближайший к воротам в Охотничий дворик кипарис и выкопал из-под корней свой узелок с драгоценностями. Мальчик знал, что Ястреб поднял на ноги всю Исбилью в поисках вещей, которые могли бы принадлежать Айше, но так пока и не смог найти ничего, что держала в руках или носила на себе прекрасная беглянка. И Зариф передал своему господину диковинный браслет с цаплями:
– Вот, хозяин, я его не носил, клянусь…
– Не клянись, – зашипел, как всегда, нерегиль, и Зариф больно прикусил язык.
Единственное, чего его господин по-настоящему не переносил и за что мог нещадно выругать и даже приказать сечь розгами, – это упоминание благословенных Имен Всевышнего. Впрочем, по сравнению с прежними хозяевами Зарифа господин Ястреб даже со всеми своими странностями сошел бы за доброго дядюшку – за что мальчик каждый день благодарил Всевышнего. Утром, днем, вечером и перед сном.
…Повертев в руках браслет Айши, Тарег осторожно опустил его в чашу. Вода покрыла безделушку полностью – золотой ободок не был широким, его рассчитывали на тонкое запястье женщины Сумерек. Дождавшись, пока вода успокоится, нерегиль легонько дунул на поверхность и стал ждать. Через мгновение отражение резных золоченых квадратов потолка утонуло – и в воде всплыли совершенно другие цвета. Подушки из грубой ковровой ткани, с сине-красно-черными полосами узоров. На лежанках вдоль стен красно-синие потертые ковры. Над входом с колышущимся солнцем – охряной ковровый отрез с красными пушистыми шариками на длинных шнурках. Кайсар, постоялый двор.
Айша полусидела на лежанке, обмахиваясь тростниковым веером. Белое, очень бледное лицо четко выделялось на черном фоне стенных ковриков, темные косы змеились по оголенным плечам. Ворот рубашки сполз до локтей, полные груди поднимались дыханием под белой полупрозрачной тканью. Розовое атласное платье она расстегнула, так что под рубашкой была видна даже темная впадина пупка.
Между лежанками, вокруг простого одноцветного достархана, сидели женщины в таких же расстегнутых рубашках. Кто-то, как и Айша, обмахивался веером, кто-то обтирал платком складки под грудями, соски вылезали за приспущенный ворот. Жара. Пот струился по лицам, мокрая тонкая ткань облепляла выпуклые животы, шальвары липли к влажным бедрам. На лежанке напротив Айши сидели два мальчика в одних рубашках.
