— А какой был смысл в создании лагерей смерти? — резко спросил Кравец. — Какой смысл вкладывали люди племени хуту, за два месяца уничтожившие полмиллиона своих собратьев из племени тутси? Чем руководствовались красные кхмеры в Камбодже? И вообще, с какой целью людей неожиданно охватывает жажда уничтожения себе подобных? Ладно бы месть! Но, как правило, убивают тех, кого в глаза раньше не видели!
— Безнаказанность порождает жестокость… — неуверенно ответил Ткаченко.
— А как быть с Джеком-потрошителем? Теодором Банди? Или Чикатило? Наивно полагать, будто они считали, что рано или поздно их не поймают! Нет, Семен Дмитриевич, нет, мой дорогой! Мне дед рассказывал про немецкого офицера, который, рискуя собственной жизнью, спасал детей из концлагеря. В каждом из нас кроются два противоположных начала, мы постоянно балансируем на узком канате, разделяющем добро и зло, как гимнасты на трапеции, а далеко внизу разверзнута пучина ада.
Ткаченко положил тяжелую ладонь на плечо товарища.
— Я возьму это домой, Миша? — попросил он, держа в руке исписанные листы бумаги и глядя на коллегу. — Почитаю внимательно.
— Конечно! — вздохнул Кравец. — Работа еще сырая, так, наметки… Видишь ли, мне пришлось заниматься не сколько микробиологией, сколько историей.
— Давай по пивку, Миша? — улыбнулся Ткаченко. Он сложил листы в папку и спрятал в своем портфеле.
— Давай! — Лицо ученого просветлело.
Дождь закончился, между облаков проглянуло солнце, листва деревьев заблистала глянцем. Двое мужчин — один тучный и громоздкий, одетый в старомодный плащ бежевого цвета, другой высокий и худой, а оттого немного горбящийся, и прихрамывающий при ходьбе, — шагали по дороге, оживленно переговариваясь. Толстяк в такт ходьбе размахивал портфелем. Вот он остановился, нагнулся завязать шнурок. Дорогу друзьям перебежала черная кошка, худой сказал что-то и рассмеялся. Дождевые тучи лениво уползали на запад, солнце щедро орошало землю своими лучами. По проспекту промчался фургон скорой помощи, утробно завывала сирена. Мужчины скрылись в подъезде кафе с оптимистичной вывеской «Сказка».
Ночью ему снилась какая-то ерунда. Отмечали празднование его юбилея, зал был полон гостей. Тамада держал речь, хлопали пробки открываемого шампанского. И неожиданно Сергей осознал, что он голый. Сидит за расположенным в центре зала столом, лицо залито краской стыда, и не может вспомнить, куда подевал свою одежду. Сон был необычайно ярким, цветным, таких красок обычно не встречается в жизни, а звуки казались какими-то плоскими и тусклыми, словно доносящимися через толщу воды. В окно вливался унылый утренний свет. Лето в Питере — как лотерея. Если не задалось с самого начала — тепла не жди. Рядом спала Надежда, каштановые волосы разметались, отеняя белизну подушки. Сергей осторожно поднялся, перенес вес тяжести на левую ногу. Около минуты он стоял на одной ноге, как цапля, совершая в воздухе медленные круговые движения правым бедром. Замечательный доктор Алиев Мустафа Гаджиевич отличался необыкновенным терпением и какой-то удивительной добротой, которую излучали его темные глаза, смотрящие на пациента внимательно и с участием.
— Я так понимаю, с тренировками покончено? — грустно улыбаясь, спросил врача Сергей.
Он проходил курс реабилитации после сложной операции перелома бедренной кости.
— Я удивляюсь, как вы с такими травмами все еще ходите на своих ногах! — покачал головой доктор Алиев. — Ощущение такое, будто последние двадцать лет вас использовали в качестве боксерского мешка. — Он спохватился и извинился.
— К черту извинения, доктор! — с улыбкой сказал Авдеев. — Тем, кто меня бил, тоже доставалось…
— Не сомневаюсь! — быстро ответил травматолог. — Пулевые ранения не в счет.
— Не в счет!
Они улыбнулись, словно нашкодившие мальчишки, вступившие в сговор. Доктор Алиев служил срочную службу в воздушно-десантных войсках. «Везет мне на бывших вояк!» — подумал Сергей. Впрочем, везение было ни при чем. Подобное влечет к подобному. Когда ты пил, вокруг тебя оказывались алкоголики, когда вернулся в спорт, круг общения состоял из боксеров и борцов.
