Японский тиран. Новый взгляд на японского полководца Ода Нобунага - страница 61

Шрифт

Интервал

». Это последнее заявление кажется обыкновенным капризом, и рассматривать его нужно только как «пробный шар» со стороны Нобунага в отношении того, насколько далеко он может зайти. Как ни странно, но монахи и императорский посланник согласились с Нобунага, и названия обоих деревьев были написаны на разных сундуках, «так как впоследствии отличить их друг от друга было бы очень трудно». Неудивительно поэтому, что, после того как все благополучно закончилось, Дзёдзицу написал, что «из-за всех бед и беспокойств, [пережитых мной] в качестве одного из нэнъё, я чувствую себя так, словно за одну ночь превратился в дряхлого старика»[233].

Просьба Нобунага и получение им Рандзятай не было ни прихотью, ни показной силой, проявленной в отношении императорского двора. «Тэнсё нинэн сэкко ки» показывают, что «случай с Рандзятай» представлял гораздо большую угрозу Тодайдзи, нежели императорскому двору. Как в «Синтё-ко ки», так и в «Тэнсё нинэн сэкко ки» подчеркивается необычность просьбы Нобунага. Оба источника подтверждают, что после падения военного правительства Нобунага прилагал все силы к тому, чтобы быть признанным в качестве фактического преемника сёгунов Асикага, не занимая, однако, формально этой должности. Безусловно, Нобунага достиг положения, сравнимого со статусом сёгунов, намного раньше 1582 года. Эпизод с Рандзятай позволяет заключить, что уже в 1574 году он обладал властью, ничуть не меньшей, чем та, что имели бывшие военные правители страны, и даже если кому-то этот вывод покажется преждевременным, то его военные и политические успехи в следующем, 1575 году уже точно поставили его в один ряд с сёгунами Асикага.

Новые победы

Третий год правления под девизом Тэнсё (1575) в полной мере иллюстрирует тесную взаимосвязь военной и политической стратегии, которые Нобунага использовал в ходе восхождения на вершину власти. Подробнее о деятельности Нобунага в 1575 году, о сражениях в провинциях и о делах в Киото, мы будем говорить ниже. Мы увидим, во-первых, что к концу 1575 года Нобунага олицетворял уже ведущую военную и политическую силу в Японии, и, во-вторых, что в течение этого года императорский двор неоднократно выражал признание его в этом качестве.

В 1575 году основными объектами военных кампаний Нобунага были: Такэда Кацуёри на востоке, Хонгандзи в области Одзака и икки в провинции Этидзэн. Первая кампания в этом году началась 15 мая, когда Нобунага отбыл из Киото в 15-дневный поход против Исияма Хонгандзи и их местных союзников[234]. Ее незначительный масштаб позволяет предположить, что она имела целью лишь предотвратить нападение из Одзака, после чего Нобунага в течение всего года мог спокойно вести борьбу с главными врагами: кланом Такэда из Каи и икки из провинции Этидзэн.

13 апреля, перед выступлением на Одзака, Нобунага прибыл в столицу, пройдя дорогой через Оми, восстановленную по его приказу. Сразу же по прибытии Нобунага был вынужден заниматься делами двора и знати. «Канэми-кё ки» сообщает, что 14-го числа в покоях Нобунага в Дзисёин, храмовом сооружении Сёкокудзи, собралось «огромное множество придворных». Однако Мурай Садакацу, губернатор Киото и представитель Нобунага, заявил собравшимся, что сегодня Нобунага не принимает посетителей[235]. Нам неизвестно, стало ли это известие разочарованием для аристократии, но если да, то спустя десять дней Нобунага, безусловно, его смягчил, издав эдикт об отмене долговых обязательств (токусэй-рэй) для того, чтобы облегчить тяжелое финансовое положение знати. Это было весьма примечательное решение; любопытно, что им он защитил интересы той социальной группы, которая, по мнению некоторых историков, была абсолютно бесполезной для него. Очевидно, что Нобунага нуждался и в аристократии: они могли поспособствовать легитимации его положения.

Весной 1575 года Нобунага активно занимался вопросами двора. 30 апреля на территории храма Сёкокудзи по предложению Нобунага состоялась игра в мяч (кэмари) с участием знатных особ. Эта игра являлась распространенным времяпрепровождением аристократии с конца эпохи Хэйан, и весьма удивительно, что Нобунага, страстный охотник и болельщик сумо, проявил интерес к этой статичной и очень церемониальной игре. Однако занятия Нобунага «изысканными вещами» не следует рассматривать как чистую любовь к искусству. Чайная церемония или игра в мяч предоставляли отличную возможность для установления и укрепления связей в политических кругах, а также знакомства с людьми родом не из воинского сословия, как, например, с купцами в ходе чайной церемонии или аристократами во время игры в мяч. Эти занятия имели, скорее, социальную направленность. Вполне допустимым представляется установить взаимосвязь между спонсорством Нобунага, указом об отмене долгов и желанием аристократов сыграть в мяч по просьбе военного лидера.