До реки Кызыл Су не доехали вёрст пять. Караван-баши вдруг начал чесаться, громко ругнулся и тут же упал с верблюда. Даже не шевельнулся.
Проня Смолянов спал на ходу, иногда всхрапывал. Бусыга ткнул его палкой-погонялкой, соскочил на песок. Книжник уже ворочал упавшего старика, одновременно разрезая на нём заскорузлую от солёной грязи одежду.
— Огня давай! — хрипло прошипел Книжник Бусыге. — Костёр давай!
Бусыга заметался среди верблюдов, ещё раз подопнул Проню. На Пронином верблюде болталась сумка, куда Проня должен был собирать сухие навозные лепёшки. Бусыга вытряхнул из сумки всего три навозных кусочка и пустой сумкой начал молотить шурина по морде. Где теперь, в ночной темноте, под узким серпом луны найдёшь кизяк? Для хорошего костра надо пять таких мешков с навозом. От же дела подлые!
Книжник уложил совсем голого Караван-баши на кусок плотной кошмы, стал ножом скрести с его тела присохшую солончаковую грязь. Тело начальника каравана медленно наливалось жаром. Он разлепил глаза, шевельнул губами:
— Каалкаман... — и снова впал в беспамятство.
— Где огонь? Где костёр? — заорал в голос Книжник. — Ведь умрёт!
— Нету...— виновато протянул Бусыга. — Нету огня...
— Вот же дурни, прости меня ваш бог! — проорал Книжник и метнулся к верблюдам, мучительно и в разнобой требующим снять поклажу, чтобы лечь. У ближнего верблюда Книжник срезал два мешка, в которых везли круги воска. Потащил их к телу Караван-баши, на ходу командуя: — Проня! Режь трёх овец! Шкуры снимай с салом, про мясо не думай. Шкуры мне, свежие шкуры! А ты, Бусыга, снимай поклажу, вали верблюдов и коней отдыхать!
Книжник быстро выгреб руками яму в песке, положил в неё круг воска. В середине жёлтого круга ножом вырезал углубление, срезал со своей рясы длинную узкую ленту и пристроил ту ленту в углубление. Заширкал кресалом, высекая огромные искры. Матерчатая лента не бралась огнём, слишком плотной оказалась ряса Книжника. Книжник длинным ассирийским словом помянул Бога Огня.
Проня Смолянов, прирезавший как раз третью овцу, держал её, брыкающуюся, за задние ноги, чтобы из горла стекла кровь. На вавилонскую матерность, похожую на арабский язык, Проня оглянулся. Увидел, что Книжник не может добыть огня. Правой рукой нашарил на поясе коровий рог, наполненный порохом, сорвал рог и кинул его под ноги Книжника. Тот сообразил, что к нему прилетело, и сыпанул чёрного порошка на ткань. Снова ширкнул кресалом. Огонь тут же ухватился за порох, подцепил матерчатую ленту и затрещал в воске, делая в центре жёлтого круга вощаную лужицу. Возле лежащего без движения Караван-баши стало светлеть, будто загорелась рядом пудовая свеча.
Книжник соорудил такую же «свечу» по другую сторону тела. Потом отцепил со своего пояса баклагу с водой и попробовал омыть кожу начальника каравана. Смыть липкую грязь не удавалось, получилось только снова её размазать.
— Проня! — рявкнул Книжник в темноту степи. — Обожди снимать шкуры с овец. Иди ко мне!
Проня прибежал на зов, держа в руке окровавленный нож. Бухнулся на колени рядом с неподвижным, еле дышащим телом проводника.
— Гляди! — Книжник плеснул воды на кожу Караван-баши, осторожно провёл ладонью.
Там, где на миг стало чисто, Проня ясно увидал маленькие красные точки, будто кто толстой иглой колол кожу начальника каравана.
— Это каалкаман. Мелкие красные вши. Они живут в солёной грязи. Кто попадает живым в ту грязь, они протыкают кожу и прячутся там, под кожей. Потом прогрызают вены или артерии и по ним растекаются в печень, в сердце... в мозг. Как по трубам...
— В человеке труб нет, — ясно произнёс Проня. — Человек наполнен кровью, как пузырь. Зачем врёшь?
Бусыга Колодин, что для скорости просто резал верёвочные крепления тюков на верблюдах, почуял, что у огня возникла плохая история. Подбежал к огню, услыхал:
