В дверь просунулся конюший Шуйский:
— А ведь пора, государь, нам в поход на Псков собираться. Когда запрягать? Тебе возок запрячь тот, литвинский, али наш? Наш — он ходом погрубее, да ведь прочнее будет...
Хотел великий князь запустить в Шуйского куском недоеденного гуся, да вспомнил, что тот прав. На Псков пора идти. Чего ждать-то? Ладно, рассчитаем так. Завтра суббота, банный день. В воскресенье надобно драть батогами игумена монастыря на Голутве, что медлит с постройкой. Ну и воскресная молитва. На понедельник, вот, тоже появилось важное, вроде даже денежное дело с купцами. Значит, на Псков идти — во вторник.
— Погодь сегодня запрягать. — Иван Третий подсмыкнул длинные рукава татарского тёплого халата. — Садись вот, выпей. Сабельный удар у тебя больно хорош. Эх, такой бы удар, да в степи!
Конюший боярин Шуйский, с удовольствием улыбнулся на похвалу, выпил серебряную чарку водки, ухватил солёных груздей в льняном масле с крошеным луговым луком, зажмурился, с чувством прожевал. Спросил:
— В степи, говоришь, государь, это за речкой Свиягой? Или за речкой Илеть?
Подходы к городу Казань кроме Волги защищали реки Илеть и Свияга. Иван Третий хмыкнул, ничего не ответил.
Молодой боярин поскучнел лицом: скоро ли до Казани доберёмся?
— Воевода Патрикеев, Иван Юрьевич, где остановил наш передовой полк, идучи на Псков? — спросил князь.
— У Порхова, на реке Шелони. Чтобы псковские маялись большой думой: то ли на Новгород наше войско двинется, то ли на Псков.
— Ну, встал, так пусть и стоит, а то засиделся на Москве.
— А почто не выступаем-то? — всё же спросил боярин Шуйский, наливая себе ещё чутка водки.
— Да сколько же можно своих людей резать! — не выдержал великий князь и треснул кулаком о большое деревянное блюдо, из которого татары жрали варёного барана. Попал по обглоданной кости, из кулака закапала кровь. — Договориться же можно!
— С псковскими договоришься! Как же! — Боярин Шуйский взял со стола чистый рушник, облил рану водкой из стекольного штофа, стал перевязывать правую руку великого князя. — Они у себя уже костёл наладились ставить и ганзейское торговое подворье расширяют. А там, от Ганзы, купцами вылезли одни жиды. И говорят: «Построй ты нам, великий господин Псков, синагогу!»...
— Чего построить? Какую Гогу? Китайскую?
Боярин Шуйский глянул на великого князя свирепо, ругнулся по-родственному, выпил махом водки, ответил, не закусив:
— Молельню им, жидам, построить надо! Ихнюю — и всё тут!
Иван Васильевич вернул Шуйскому его же матерность да ещё своей прибавил... Хрястнул по столу перевязанным кулаком:
— Ещё и ересь жидовская множится. Не-е-ет, резня будет! Сыном убиенным клянусь!
— Вот давай сына твоего и помянем...
Оба встали, поклонились сначала друг другу, потом на юг и на восток, перекрестились... И напились от души, по велению сердца.
Проня Смолянов в субботу и в воскресенье пропадал на Голутве. Приходил только к ночи, падал и спал. Довела его игуменская просвирница до похудения и ломоты в коленях.
Бусыга же купил у великокняжьего письмовного дьяка два листа бумаги и не выходил с подворья, всё листал монастырский список заныканой для себя тетради Афанасия Никитина да что-то писал на купленных листах — иногда цифирь, то ли умножал, то ли вычитал, не поймёшь....
А поутру, как раз в понедельник, на княжий двор, в кремлину, начатую обводиться каменной стеной, сквозь сторожевые рогатки проскочил гонец от Патрикеева, от воеводы большого полка. Гонец тяжело протопал мимо псковских купцов, ожидающих в Приёмной палате, грохнул кулаком в дверь княжеского покоя и вошёл, не дождавшись изнутри пригласительного окрика.
— Ну, началось! — сказал Бусыга Колодин. — Так и есть — война. Не успели мы с тобой, Проня, выполнить посольское наше дело к великому князю Московскому...
— Чья война? — спросил дремавший на скамье Проня Смолянов.
— Наших с москвичами война, вот чья!
В Приёмную палату тихо затекли три бородатых монаха — молодых, высоких, крепких. Сзади них неслышно пытался ступать архимандрит Московский, настоятель Успенского собора, сам весом пудов на десять. Архимандрит осторожно нёс завёрнутый в белую тряпицу предмет размером вроде Афанасьевой тетради.
