В те времена и уходит корнями витиеватая льстивость Гериона.
* * *
Невзирая на чудесную разгадку тайны скульптуры Кристена и легкое прохождение первых врат, вечером пророк был мрачен. Он дочитал трактат «Божественная механика» и обогатился рядом интересных мыслей о Мерцающих Предметах, но так и не получил столь желанного откровения. Не Мерцающие и не скульптура Кристена волновали его, а видение гибели мира, ничуть не поблекшее в памяти за восемь лет. Неведомая катастрофа, которую знаменовал тот сон, стала на восемь лет ближе, а пророк не сделал ни шагу по пути спасения. Простой люд с его незатейливыми вопросами больше не забавлял пророка, а вызывал раздражение и злость. Добрый Герион силился убедить сеньора, что мелочные вопросы людей предвещают светлое будущее: ведь если бы наступала трагедия, хоть кто-то да ощутил бы ее близость. А раз никто не тревожится о большем, чем собственный кошелек, здоровье или постель — то, значит, никто ничего страшного не предчувствует. Пророк поблагодарил помощника, хотя знал, что тот неправ. Сам-то пророк ясно ощущал приближение опасности. Своим чувствам он верил больше, чем чужим.
Около полуночи Франциск-Илиан отошел ко сну, измученный тревогами, а Герион вернулся в свою комнату, где нашел странную записку. «Сделай двести шагов по улице», — значилось в ней незнакомым почерком. Герион проверил заряды в кинжале и искровом самостреле, запахнул плащ поплотнее и вышел на улицу. Сделав двести шагов, он остановился на перекрестке. Широкую улицу, ведущую к гостинице, пересекала узкая и кривая. Ни на той, ни на другой не наблюдалось ни души. Герион покрутился на месте, присматриваясь. Нэн-Клер не баловал обилием освещения: фонари стояли по паре на квартал, между ними гнездилась глубокая тень, но все же не настолько густая, чтобы в ней скрылся человек. Да и шагов было не слыхать. Журчала вода под дощатым уличным настилом, плямкали капли, падая в лужи, цвиринькали ночные кузнечики в зарослях плюща на стенах домов… Герион выбранился и развернулся назад к гостинице. Прямо за спиной стоял человек.
Герион не успел вскрикнуть — с быстротой змеи человек схватил его за шею. Перчатка человека была липкой и горячей; жжение прошло по коже и мышцам шеи, глотка заполнилась огнем. Дыхание перехватило, в глазах помутилось. Герион поднял руки для защиты — они оказались мягкими, как вата. Рванулся назад — ноги подогнулись, уронив его на настил. Человек подхватил Гериона и поволок в боковой переулок…
Когда туман в голове рассеялся, помощник пророка обнаружил себя сидящим на полу у стены в очень странной комнате. Все ее стены покрывала бахрома из пучков зелени, развешенной на веревках. Здесь были разнотравья и букетики цветов, гроздья ягод и сушеные грибы, камыши и стручки. Тут и там в дебри сушняка врастали полки со склянками, горшками, мешочками, а также бронзовыми ступками, пестиками, щипцами и прочим инструментом. Воздух наполнял такой хаос запахов, что обоняние тщилось выделить и распознать хоть один из них. Из мебели в комнате имелся только низкий стол. Возле стола на корточках, по-жабьи, сидел тот самый человек. Он откинул капюшон маскировочного плаща, и Герион смог рассмотреть его черные сальные волосы, крючковатый нос, близко посаженные глаза. Герион пошевелился и не обнаружил на себе веревок, отчего сразу испытал прилив смелости.
— Что ты себе позволяешь, болотник? Знаешь ли, какого человека похитил? Безопасней для тебя было бы сорвать кисточку со львиного хвоста!
— Ты сам искал встречи, — тихо произнес человек. — Не хочешь — уходи.
— Я не просил, чтобы меня парализовали и волокли куда-то, будто тюк соломы!
— Ты должен был убедиться в моем мастерстве. Разве нет?
Герион потянулся и размял затекшие плечи.
— Значит, ты — жало криболы?
Человек промолчал.
— То есть, болотный асассин? — уточнил Герион.
Человек отрицательно качнул головой:
— Я не убиваю за деньги. Владею искусством, но оно не продается. Не такому, как ты.
Гериона задели последние слова, но он вовремя сообразил, сколь неуместно будет козырять титулами. Чем меньше узнает о нем болотный мерзавец — тем лучше.
