— Эй, руки-то не распускай! Ты в Лаэме, у нас тут так дела не делаются!
— Агатка — это хорошо, а две еще лучше. Давай сюда, скажу ценное известие. Этот Хорам был приезжий, и не откуда-нибудь, а кажись из Короны. Точно, точно из Короны! Он, поди, туда и вернулся с шаром!
— Монета, говоришь? Премного благодарствую. Скажу такое, что не пожалеешь: вместе с Хорамом укатил и Гортензий! Поехал присматривать за шаром и получше его совершенствовать. Будто навоз улучшится от сахарной присыпки.
— Куда?.. Да почем мне знать! Гортензий тоже был приезжий. С какого-то городишки, что их тьма окрест Лаэма. Вот, поди, к нему домой и укатили.
Час за часом парни Могера Бакли продолжали свои расспросы, все больше зверея от неудач. Когда солнце поднялось в зенит, стало очевидно: лаэмцы мысленно помещают свой город в самый центр мироздания. Все, что происходит здесь, имеет вселенскую важность и впечатывается в память, но стоило Хораму покинуть город — он сразу исчез из внимания. Пожалуй, и помнили-то горожане не его самого, а лишь его чудачества — озаренные величием города, в котором случились.
— Чертовы южане! Чтобы им всем сдохнуть! — проревел Восемь.
— Мрази, — согласился Девять. — Все с бабами ходят.
Парни успели заметить, что всякий лаэмец, если он не бедняк, передвигается в сопровождении женщины, а то и нескольких. Это обстоятельство не давало Девятке покоя.
— Слышь, Могер, может нам того-сего, в бордель? От расспросов явно толку нету, так чего торчать на жаре?
— Сначала Хорам, потом бордель, понял меня? Не найдем говнюка — я тебе такой бордель устрою!
— Он прав, Бакли, — поддержал Семь. — От расспросов уже толку нет, люди-то все те же. Вон того извозчика уже по третьему кругу пытали…
— Спрашивайте еще, тьма вас сожри! Приносите пользу!
— Любопытно, кого он пялил?.. — бросил в пространство Девять.
— Дай ему в ухо, — приказал Бакли Восьмерке, и лишь потом сообразил: Девять дело говорит.
Снова прошлись по водовозам, извозчикам, торговцам чаем и сладостями, только на сей раз с новым вопросом: была у Хорама баба? Можно ее найти?
— Не припомню. Наоборот: припомню, что не. Не было у него бабы, я еще сильно удивился.
— Никакой. Вот никакошенькой.
— Он, наверное, был из этих, фффиииуууу… — выразительный жест согнутого пальца.
— Да точно из этих! Он жеж потому и шар купил — ему уже не страшно было, даже без шара все равно не стоит!
— Но постойте… у вас еще агатки остались?.. Четыре в самый раз, а восемь — вдвое лучше, число-то святое. Благодарствую, славный!.. Этот Хорам потом купил себе альтессу. Незадолго как уехать, он здесь появлялся с такой… Э. У.
Со звуком «э» торгаш растянул пальцами глаза, со звуком «у» — прогладил ладонью плоскую грудь.
— Шаванку что ли?
— Ее.
— А где купил?
— А где их покупают? В Чайном порту, знамо дело, на Изобильном спуске.
Команда Могера Бакли переместилась на Изобильный спуск. То был целый проспект, сходящий к гавани, и застроенный чайными разного пошиба, от скромных домишек до белокупольных дворцов. В котором из них побывал Хармон — так и не выяснилось. Пришлось посетить все.
Дело шло идовски медленно и дорого. Оказалось, в шиммерийских чайных домах платят не за чай, а за вход. Привратники отказывались отвечать на любые вопросы, пока не оплатишь посещение, а уж о том, чтобы задаром увидеть хозяина чайной, речь даже не шла. Семь бесился с каждой монетой, отданной привратникам, ослеп от ярости и стал бесполезен. Восемь искал повода для драки и врезал в глаз одному особо наглому лакею — пришлось заплатить втрое, чтобы не вызвали шерифа. Девять охотно платил и входил в чайные — но принимался глазеть на вкусных служанок в полупрозрачных платьях и не справлялся с расспросами. Пользу приносил лишь Дейв, ну и сам Бакли.
— Позвольте узнать, славные господа, о каком времени идет речь? Видите ли, последними месяцами женские торги совершенно увяли: из-за войны его высочество не пускает в порт шаванские суда. А вот осенью и летом было вполне оживленно.
— Во времена небесного корабля? Стало быть, август или сентябрь, как раз перед Северною Вспышкой. Я не вижу трудности в том, чтобы проглядеть учетные книги за эти месяцы, ведь я веду тщательный учет любой сделки, свершенной в моих стенах.
