Лызин обратил внимание, на висевшее, на стене ружьё. Кое-где, были сложены звериные шкурки. Сушеные травы и коренья издавали душноватый запах. Под потолком в углу, на убивца, взирал строгий лик Христа, на тёмной иконе. «Н-да. А старик-то, видать, здесь прописан!
— подумалось Павлу. — Странный, какой-то: сел и замолчал. Даже ничего не спрашивает, не интересуется!.. Очень странно! Уж, не псих ли?..».
Первой нарушила молчание Жанна.
— Тепло как у вас! Раздеться-то можно?
Мужик, лишь кивнул.
Сняли с себя куртки и шапки. Без приглашения, уселись на лавку. И разомлели от жара печи.
— Слышь, батя! — заговорил Лызин. — Может, выпьешь чуть-чуть? У нас спирт есть!
— Ох, соколики, не пью я давно. И не курю. И вам не советую.
— Дак и я не курю. Но с мороза, мы с Ленкой, дёрнем по-маленькой.
И Павел сделал пару глотков из фляжки. Скривился. Передал «сосуд» «Ленке».
— Не, я не буду!.. Пей сам.
— Дёрни, говорю! А не то, заболеешь!
— Че ж, раньше-то не предлагал?
— Сама знаешь. На воде не пьют. Тем более, что.
Но тут, Лызин осёкся.
Жанна сделала небольшой глоток, закашлялась.
— Тьфу ты, — какая дрянь!
— Че, раньше не бухала, что ли?
— Дак вино, шампанское.
— Сделай еще глоток! За тебя ж беспокоюсь!
— Нет, хватит. И так тепло.
Так, «супруги» разговаривали, а мужик всё молчал. О чем, хоть думал-то, детина?.. Павел терялся в догадках.
Наконец спросил.
— А как звать тебя, дядя? Меня — Александр!
— А меня Фаламеем все кличут. — кротко, ответил чудак.
— Давно здесь живёшь-то?
— Восемь годков, коль не вру.
— Ого! И один, что ли, — так понимать?
— Один-одинёшенек, Мишки не считая.
— А че ж, так-то? С бабой, может, разбежался?
— Человека убил.
Лызин, чуть не поперхнулся. Еле выдавил.
— А как дело-то было, Фаламей?!
— Больше ничего не скажу...
— То есть, после этого, в отшельники подался?
— Ладно, не говори, если тяжело.
Мужик, неловко так, поправил бороду. «Александр» поинтересовался.
— А лодка-то, у тебя с мотором?
— Вёслами управляюсь.
— Хм. Вижу охотишься. И рыбачишь тоже?
— Жить-то ведь надо.
— Значит, без хлеба обходишься?
— Муку, да крупы парни завозят. Охотятся здесь, рыбалят иногда.
— А ты, вроде как, избушку охраняешь?
— Приедут, — всё готово. Но бывают редко.
Лызин провёл по волосам. Призадумался. «Н-да. Проблема! Без мотора, крышка нам!.. Что же предпринять?! Одно остаётся: самосплавом идти! Здесь находиться, тоже нельзя. О мужичке-то, народу известно. Да и не оставит нас у себя. А если оставит, — заложит, как пить дать!.. Вот тебе и Фаламей!.. К тому же, Жанна брюхатая. Тут, что ли, ей рожать, коль до весны затаимся?.. Ой, не получится! Отыщут, суки!.. И всё же, может переболтать с Фаламеем о крове?.. Ладно! Надо спать лечь, а утром, видно будет...».
— Дед! Переночевать-то можно?
— Ложитесь на пол. Шкуру постелю.
— Благодарствуем. А чем закрыться?
— Одеяло моё возьмёте. Есть-то, хотите?
— Нет. Что-то в горло ничего не лезет.
— Ну, вам оно видней.
Словом, завалились на медвежью шкуру. И, разом, отключились.
Фаламей, между тем, надел тулуп и шапку. Глянул на спящих «супругов». И вышел, с собакой, из избушки на воздух.
Снег, безмолвно, валил и валил. Стояла мёртвая тишина. Лишь внизу, едва слышно, вздыхал древний Вилюй. Огромные лиственницы стояли, не шелохнувшись.
Отшельник спустился к реке. Журчание течения, лёгкий плеск волны... Посмотрел на лодку беглецов. Покачал головой. Мишка крутился рядом и, вдруг, что-то почуял. Побежал, поскуливая, к береговым кустам. Фаламей пошел за ним. Под небольшой ёлкой лежали две сумки и ружьё.
Мужик открыл одну и. перекрестился. Столько-то денег!.. Быстро закрыл и поставил на место. Опять покачал головой. А потом, поднялся к избушке, отряхнул снег с валенок. Немного подумав, перекрестился снова. И зашел внутрь.
Проснулись беглецы. от гула вертолётного винта! Гул висел над самой головой. В оконце, падал яркий утренний свет.
Поначалу, Лызин ничего не понял. А затем, в ужасе, вскочил! Поднялась и Жанна. Фаламея, в избушке, не было.
— Вычислили! — проорал Павел и, жутко, завыл. Подруга, в шоке, — оцепенела.
