— Это опять русские? — спросил я.
— Я думаю, на этот раз — румыны, — ответил отец.
Раздался стук в наши ворота. В доме свет не включали, Сарело с женой притворились мертвыми, как и мы. Наконец ворота взломали, и послышался глухой топот солдатских сапог. Прежде чем зажечь лампу, отец прошептал:
— Прячься.
— И не подумаю. Хватит с меня.
Шаги приближались, пересекая двор, долго искать солдатам не пришлось, они научились находить сразу. В дверь уже не стучали, двое солдат просто выбили ее, как и ворота. Они отступили, и в людскую вошел офицер — не кто иной, как лейтенант, вручавший пропуска. Еще один загородил выход. В прошлый раз он сидел за рулем, но теперь у него на плече был автомат. Одной рукой военный придерживал ствол, а другой — спокойно поднес к губам сигарету, как будто пришел на праздник и присматривает себе женскую компанию.
— Это вы, — сказал отец.
— Не понимаю, о чем вы, — сказал лейтенант.
Он сел, вынул из кобуры пистолет и положил его на стол. Затем расстегнул китель и вытащил из внутреннего кармана два листка.
— Моя фамилия Бадер, лейтенант службы госбезопасности. А это — майор Унгуряну…
— Значит, вы один из нас. Немец, — перебил его отец.
— Не перебивай меня, старик! — огрызнулся лейтенант. — Я не немец, я коммунист. Кто из вас Якоб Обертин?
— Через «с» или через «k»? — уточнил я.
— Через «с».
— Я.
Лейтенант встал, одернул китель и прочитал первый листок:
— «Во исполнение постановления Центрального комитета Румынской рабочей партии депортации подлежат все лица, представляющие угрозу национальной безопасности и являющиеся врагами народа, согласно определению социалистического учения. В том числе бывшие чиновники и офицеры прежнего режима, граждане иностранных государств и сербы, склонные к поддержке режима Тито в Югославии, бывшие солдаты и офицеры СС, представители немецкого нацменьшинства (так называемые швабы), сотрудничавшие с нацистской Германией, бывшие промышленники, крупные землевладельцы, кулаки и иные лица, подрывающие нормы социалистической морали в нашем государстве». Якоб Обертин, вам надлежит подготовиться к депортации.
— Это из-за Сибири? — спросил я.
— Вы сами все слышали. Ваша Сибирь тут ни при чем. Вас депортируют, товарищ, как и многих других врагов народа.
Снова вмешался отец:
— Товарищ лейтенант, мое имя тоже Якоб, только через «k». Можно меня депортировать вместе с сыном? Одному мне здесь делать нечего. Странно, что в вашем списке нет меня, ведь я куда больше враг народа, чем мой сын.
Офицер внимательно просмотрел список имен на другом листке.
— Якоба через «k» бургомистр вычеркнул в последний момент.
Отец схватил его за рукав:
— Пожалуйста, господин лейтенант. Вы же можете вписать его обратно. Вы можете сказать, что вы не знали точно, кого из нас забирать, и взяли обоих, чтобы уж наверняка. Вы ведь можете так сказать, правда?
Офицер посмотрел на отцовскую руку и сказал тоном, не терпящим возражений:
— Если вы сейчас же не уберете руку, я вас расстреляю!
На мгновение отец снова стал прежним — человеком, который даже в таком положении хотел добиться того, что считал правильным. Но все же он повиновался.
— И не смейте указывать мне, что я могу и чего не могу! — добавил офицер и провел большим пальцем по ухоженным светлым усам.
— Да пускай вместе подыхают, товарищ лейтенант, — предложил майор.
Лейтенант нервно расхаживал по комнате, раздумывая, как поступить, и вдруг остановился:
— Черт вас разберет, Обертины. Ладно, если так уж хотите.
Он положил листок на стол, достал карандаш, вписал имя отца рядом с зачеркнутым и, перед тем как выйти, сказал:
— У вас два часа времени, чтобы собрать все, что сможете сами нести к поездам или везти на телеге. Составы ждут на станции, как и в прошлый раз. Только теперь у вас билеты на восток.
Лейтенант самодовольно подмигнул нам и отдал солдатам приказ стрелять на поражение, если мы вздумаем убежать. Вместе с майором они растворились в ночи, чтобы продолжить выполнение задачи в другом доме так же четко, как у нас. Мы запрягли в телегу двух наших последних коров и погрузили два шкафа, стол, стулья и кровать. Потом запихали в шкафы ботинки, сапоги, одежду, посуду и инструменты. Появился Сарело. С трудом сдерживая волнение, — еще бы, ведь он избавлялся от нас без особых хлопот, — он принес нам ковер и матрас. От него же мы получили лопату и несколько мешков семян.
