— Приехали, всем выйти! — приказал голос снаружи.
— Мы уже в Сибири? — спросил кто-то.
— Если б ты был в Сибири, понимал бы ты, что я говорю? Идиот! — прозвучало в ответ. — У вас пятнадцать минут, чтобы все вытащить и погрузить на подводы, которые ждут вас. Всё, что через четверть часа не будет снаружи, останется внутри. Нам еще десять километров пешком идти, а я хочу вернуться до темноты, так что поторапливайтесь.
Мы успели за десять минут. С разгрузкой нам помогли местные крестьяне, поджидавшие нас. Земля была сухая и твердая, дождей она не видела уже давно, и на небе — ни облачка, которое сулило бы прохладу. Вокруг нас вились мириады мошек, залетая в глаза и носы людям и животным.
— Когда стемнеет, будет еще хуже! — крикнул сержант. — Вы не в Сибири. Вы все еще в Румынии, но в таком гиблом месте, что скоро пожалеете, что узнали о его существовании.
В сопровождении десятка солдат он шагал сквозь наши ряды, как на параде. Десяти солдат хватило на несколько сотен человек, как одного пастуха хватает, чтобы гнать стадо коров. Конвоиры были готовы вести стадо на скотобойню и вообще, куда бы сержант ни приказал. Наконец он сел на коня и дал команду выдвигаться. Колонной по двое мы потянулись мимо слепого мужчины и хромой женщины на красном диване, которые совершенно никак не реагировали на нас. Возможно, они уже смирились со смертью.
— Никто не хотел брать их с собой, — шепнул нам один солдат. — Их высадили здесь и забыли.
Лишь через несколько часов мы добрались до места назначения — уже убранного пшеничного поля. Над нами непрестанно каркало воронье, и впервые в жизни моя жажда превзошла мой голод.
— Стой! — скомандовал сержант и спешился, а мы устало повалились на землю. — Вот здесь ваша деревня!
— Где «здесь»? — спросил я.
— Парень, ты что, не видишь эти роскошные дома, цветущие фруктовые сады, тучные огороды? Я вижу.
Эту фразу он произнес так складно, будто бы отрепетировал ее на других переселенцах. Положив руку мне на плечо, он подвел меня ближе к полю. Только тогда я увидел, что оно все расчерчено белой краской. Целое поле в клетку. Размеченных прямоугольных участков было под сотню, и все пронумерованы. На углу каждого прямоугольника из земли торчал колышек, к которому был прикреплен листок с номером. Внутри каждой клетки лежало по стеклу и деревянной панели.
— Партия выделила каждой семье земельный участок, в придачу одно стекло для окна и одну панель для двери, — объявил сержант. — Я советую вам поскорее начать строить дома. Ради вашего же блага. Осенью здесь часто бывают бури и без конца льет дождь. Если вы не построите дома, а выроете землянки, то просто захлебнетесь в них. Но это еще не самое страшное. Зимой будет еще хуже. Из Сибири сюда только дуют ветры. Навалит столько снега, что вы не сможете выйти из дому. Так, теперь я буду называть фамилии по списку, а глава семьи пусть выходит вперед и получает номер отведенного ему участка.
Через какое-то время сержант дошел до буквы «О», тогда я вышел вперед, и он сказал мне номер.
— Где-нибудь поблизости есть питьевая вода? — спросил я.
— Двадцать метров в глубину или вон в тех бочках. Мы вчера их сюда привезли для вас. Но лично я оттуда не пил бы, в воде полно червей. А то через пару недель все помрете тут от тифа.
Когда сержант и солдаты ушли, мы разошлись по всему полю, каждый к своему прямоугольнику. Я поставил наши два шкафа параллельно один перед другим и расстелил поверх них ковер вместо крыши. Перевернул стол так, что теперь мы были защищены с трех сторон и от ветра, и от посторонних взглядов. В образовавшемся маленьком ограниченном пространстве я поставил оба стула и предложил отцу сесть, потом сел и сам. Мы открыли по одной дверце каждого шкафа, и получился крошечный, но отгороженный от внешнего мира клочок земли, принадлежавший только нам одним, если нам еще хоть что-то могло принадлежать.
— На ночь будем класть матрас на землю, а днем хватит и стульев, — объяснил я отцу.
— Что нам тут делать? Это же край света, — сказал он.
Я рассмеялся так, как еще никогда в жизни не смеялся, разве что при втором рождении, когда Рамина показала меня отцу. Я продолжал смеяться, когда опустилась ночь и соседи стали готовиться ко сну. Мы расстелили матрас, разделись, а я все еще смеялся. Остановился я, только когда мы улеглись рядом в нашем — да, хоть это было ясно: в нашем — прямоугольнике.
