Серый вырулил из-за укрытия и, вскинувшись на бруствер, пролетел на мотоцикле несколько метров по воздуху, а приземлившись, понесся на большой скорости, ловко объезжая воронки и сгоревшие танки. С противоположной стороны поля застрекотали пулеметы; артиллеристы на позициях стали разворачивать орудия, чтобы сосредоточить огонь на выскочившей из-за колючей проволоки цели. Разрывы снарядов заставляли Серого пригибаться к рулю и резко поворачивать, но он упрямо двигался через поле, исступленно крича что-то оскаленным ртом. Его вопли едва пробивались сквозь неровный гром боя – «Сейчас! Сейчас! Я прорвусь! Да! да! Сейчас! Прорвусь!»
Последняя вспышка была особенно яркой, он инстинктивно сжал веки, пытаясь спастись от острого, невыносимого света, застилавшего зрение.
* * *
Улицы были тяжело и пасмурно затоплены серостью и синевой, скрывавшей краски. Вадим шел, видя перед собой плавно расступавшихся прохожих, и тротуар покачивался, колебался в такт его поступи. Воздух, как вода, заглушал уличные шумы – от проходящих слышались обрывки разговоров:
– …письмо прислал, пишет, что посылку получил…
– …Варе похоронка пришла, она и слегла…
– …в сад упала бомба и не разорвалась…
– …у нее крупа есть, сахар…
– …швейные иглы привез, хочет на хлеб сменять.
Вадим часто оглядывался. Лица прохожих были серы и суровы, на всех застыли ожидание и озабоченность. По проезжей части с глухим топотом прошагал отряд солдат с винтовками и вещмешками за спиной, уходя в ту сторону, где над горизонтом мерцало зарево. Беспокойно посматривая по сторонам, Вадим поднялся по ступенькам в магазин; внутри было темно и тесно, нахохленные люди стояли в очереди к прилавку – там, между пустых закругленных витринок, знакомый Вадиму бритоголовый охранник с черным ободком усов и бородки вокруг рта, в фартуке, взвешивал мелкие покупки и сбрасывал их в подставленные мешочки покупателей. Вот у прилавка оказался давешний дедок, которого Вадим видел пойманным на краже пачки вермишели, и продавец высунулся к нему над левой чашкой весов:
– Карточки, гражданин.
– Вы взвешивайте, взвешивайте, – потерянно забормотал дедок, роясь в кармане.
– Покажем карточки, и я отрежу.
– Украли! – ахнув, запричитал дед, суетливо дергаясь на месте. – Ой-йо, ты боже мой!.. Вытащили карточки! ооох, ироды!..
– Тогда не задерживаем, вся очередь ждет.
– И женины тоже вытащили! Я всегда на двоих хлеб беру, вы ж меня помните! Ах, холера, ворюги проклятые!..
– Обращайтесь, гражданин, в милицию. Следующий!
– Постойте, – дед схватился за прилавок, – какая милиция? а хлеб-то, хлеб? Что я есть буду?!
– Это меня не касается, – бритый помахал ладонью, отгоняя надоедливого, и поманил к весам тетку, замотанную в платок.
– Отпустите, Христа ради! У меня бабка не ходит! – умоляюще вопил дедок.
– Не положено. Идите куда следует, пишите заявление. Я вам что, от себя отрезать должен?..
Очередь взирала на скандал устало и безнадежно; лишь иногда люди перешептывались, вздыхая и сочувственно покачивая головами.
– Хотите, на колени встану?!
– Не загораживайте рабочее место! – повысил голос бритоголовый. – Уходите, гражданин, не мешайте.
– Зачем вы, – прорвало Вадима, – пожилого человека гоните?
– А вы встаньте в очередь, – нехорошо взглянул на него бритоголовый. – И не шумите, вы тут не на улице.
– Морду наел! – отступая, выпалил дедок с бессильной злобой. – На фронт тебя надо! Окопался здесь, крыса!
– Я, гражданин, на инвалидности, – веско заметил бритоголовый и повел богатырскими плечами, чем-то прочно и солидно скрипнув внутри.
– Одноногий, что ли? – сощурившись, Вадим придвинулся к прилавку.
– Сейчас закроюсь на прием товара, – с гнусной усмешкой предостерег бритоголовый, вынув из-за витрины табличку на ножке, – и два часа принимать буду.
Очередь зашикала, замахала на Вадима, загалдела:
– Иди, парень, не ори!
– Из-за тебя простоим не знаю сколько!
– Ты чего пришел?! если за хлебом – тогда стой как все, бери и уходи! не задерживай!
Из подсобки с полным хлеба деревянным подносом вышел тот силач, что посылал Ирке воздушный поцелуй. Лица стоящих с надеждой и радостным шепотом повернулись к нему, а он сдобно улыбнулся Вадиму, отходящему к дверям.
