Он ворвался в дежурку, быстро захлопнул за собой дверь и шумно выдохнул. Здесь свет был нормальным, краски – сочными, а Кузьмич с газетой улыбался приветливо и доброжелательно:
– Не замерз, Вадим?
– А? да, холодно как-то сегодня, – расстегивая шинель, Вадим оглянулся на дверь, с опаской посмотрел в окно. – Автобусы плохо ходят. Чуть не опоздал…
– Ты, Вадя, осторожней сейчас с этим. А то и под статью загреметь недолго. По всей строгости…
– Что же происходит?.. – с тоскою спросил Вадим, устало опускаясь на стул.
– Открытая память, Вадим, – Кузьмич посмотрел прямо и серьезно. – Вот глаза закрою и как наяву вижу: сорок второй год, работаю, а кругом мальчишки – до станка не достают, маленькие еще – не доросли, ящики тарные им подставляли. Стоишь полсуток, спина одеревенела, пальцы не гнутся, а детали плывут, плывут. Быстрей, быстрей, торопишься. Ведь там наши бойцы на фронте гибнут. Вот так каждую ночь, каждую ночь. Мне с поста не уйти. Война там, каждую ночь война… Прошлое никуда не делось – мы храним его в душе и в сердце. Есть такие, кто бы хотел изменить историю, но пока мы живы – этому не бывать.
Кузьмич снова поднял газету, и Вадим отчетливо увидел заголовок и год: «октябрь 1942». Радость, проступившая было на лице Вадима, когда он со двора, полного ночных работников, проскочил в уютное тепло дежурки, мигом увяла и пропала:
– Никто не звонил?..
– Мелехов справлялся, как у нас, – обронил Кузьмич, возвращаясь к чтению. – Я доложил, что в порядке.
Вадим поспешил запереть дверь, потянул ручку – надежно ли держит замок, потом взялся за тумбочку, намереваясь забаррикадировать вход.
– Говорил, надо усилить бдительность, – внимательно взглянул Кузьмич над очками. – Нужен глаз да глаз. В общем, ходи и смотри.
– Я попозже, – отпустив в нерешительности тумбочку, Вадим попятился к столу, – после выйду. Как фонари зажгутся. Так видней будет.
Не успел он снять шинель, как в дверь постучали. Вадим заметался, отыскивая, куда бы забиться, но не нашел ни единой лазейки и прижался спиной к стене, распластав руки. Кто-то в тамбуре, кашляя, вытирал ноги о половичок, потом окликнул из-за двери:
– Кузьмич, Калюгин здесь?
– Я сплю! я сплю! – умоляюще зашептал Вадим, делая Кузьмичу руками панические знаки.
– В туалете сидит! – с пониманием взглянув, откликнулся дед.
– На, возьми, я ему должок принес, – дверь скрипнула, и сухая серая рука положила на тумбочку у входа пачку из грубой бумаги.
– Как дела-то, Коля? – Кузьмич выглянул в тамбур, только спина его немного виднелась из-за двери.
– Эшелон почти загружен, скоро отправляем, – деловито ответил нездешний голос. – С фронта торопят, командование велело гнать без задержки. Вот и стараемся!
– Не подкачайте, ребята.
– Бывай здоров!
Затем гость из ночной смены удалился. Вадим стоял, окостенев, только губы немного дрожали.
– К-кто там был? – выдавил Вадим из себя, как из засохшего тюбика.
– Ступин Коля, фрезеровщик. Бери, бери, он от сердца дает. Честный малый, я его знаю.
– Что это? – Вадим осторожно взял бумажную пачку.
– Не пробовал?.. Штучка забористая, продирает как наждак. Раскрой да понюхай.
Вадим расколупал пачку с торца, высыпал на ладонь щепотку изжелта-коричневого порошка, осмотрел с сомнением и втянул ноздрями. Глаза его выкатались, рот округлился, после чего он оглушительно чихнул, сложившись в поясе, потом еще раз, и снова. Кузьмич засмеялся, качая головой.
– Крепковато? Много ты в себя затянул, так до утра не прочихаешься.
– Та… табак, что ли? – моргая, осипший Вадим вытирал слезы.
– Нюхательный, лучшего помола. Теперь такой не делают, а раньше, я слышал, и барышни им баловались. В голове ясность, в глазах чистота – не курево какое-нибудь. Дай-ка и мне понюшку… Смотри, вот как им заряжаются, – Кузьмич отсыпал малую толику в ложбину на тыле кисти, – и понемногу… Глаз не запороши – на полдня окривеешь.
– Во! точно – все мозги проветрило, – пораженный Вадим озирался без страха. – Хм, классно… Пожалуй, я выйду. Если Мелехов сказал – надо охранять.
Заводской двор предстал по-прежнему иссиня-серым, но прозрачнее, чем в прошлый раз; и свет в цехах, оставшись газовым, был поярче. Шум станков звучал громче и отчетливей. К вагонам подкатил реликтовый грузовичок, с него спрыгнули грузчики, сразу откидывая борт и принимаясь за ящики.
