Фрэнк отошел от Стриккера, и тот сполз по стене на пол, закрыл руками лицо и разрыдался.
– И если тем временем захочется позвонить папочке, можешь действовать.
Он повернулся и, оставив парня сидящим на полу, в слезах, вышел на площадку. Дожидаясь лифта, пожалел, что не хватило времени выяснить у него одно обстоятельство… Он рассчитывал остаться с ним наедине, но Никола звонил дважды.
Он вернется потом, когда можно будет поговорить спокойно. Ему нужно выяснить кое-что о человеке, с которым Роби Стриккер и Мальва Рейнхарт беседовали, когда Фрэнк и Юло приехали за ними в «Джиммиз», и который, завидев их, сразу исчез. Фрэнк хотел знать, о чем разговаривал Роби Стриккер с капитаном армии Соединенных Штатов Райаном Моссом.
Дорога к дому Григория Яцимина была короткой и длинной одновременно. Фрэнк, сидя в машине рядом с Юло, слушал его, глядя прямо перед собой. На его окаменевшем лице читался гнев.
– Думаю, ты знаешь, кто такой Григорий Яцимин…
Молчание Фрэнка означало согласие.
– Живет… жил здесь, в Монте-Карло, руководил балетной труппой. В последнее время у него возникли проблемы со зрением.
Фрэнк вдруг взорвался, перебив Юло, будто и не слушал его вовсе.
– Стоило тебе сказать «Яцимин», и я понял, как мы были глупы. Надо было догадаться, что этот сукин сын дальше будет только усложнять все.
Первая подсказка, «Мужчина и женщина», была относительно легкой именно потому, что была первой. Этот недоносок должен был дать нам ключ для расшифровки. «Samba Pa Ti» оказалась намного труднее. Очевидно, что третья должна была стать еще более сложной. И ведь он сам нас предупреждал!
Юло не успевал следить за логикой американца.
– Как это – предупреждал?
– Петля, Никола. Петля, которая кружится, кружится, кружится. Собака, кусающая собственный хвост. Он придумал это нарочно.
– Нарочно – с какой целью?
– Он дал нам подсказку с двойным значением. Заставил нас бегать за собственным хвостом. Он знал, что от диджея-итальянца с английским именем мы придем к сети дискотек «No Nukes» и Роби Стриккеру. И верно: пока мы бросили все силы на охрану этого недоноска, предоставив убийце полную свободу действий. И он расправился со своей настоящей жертвой…
Юло завершил его рассуждение.
– Григорий Яцимин, русский танцовщик, стал слепнуть из-за облучения после Чернобыльской аварии восемьдесят шестого года. И фрагмент танцевальной мелодии намекал вовсе не на дискотеки, а на балет. И «Nuclear Sun» – это Чернобыльская радиация.
– Ну да. Какие же мы идиоты. Надо было понять, что все это не так просто. И теперь у нас на совести еще один покойник.
Фрэнк стукнул кулаком по приборному щитку.
– Ублюдок, сукин сын!
Юло прекрасно понимал состояние Фрэнка. У него самого на душе был точно такой же мрак. Ему тоже хотелось вопить и бить кулаками в стену. Или по физиономии этого убийцы, бить бесконечно, до тех пор, пока она не превратится в такую же кровавую маску, что и у его жертв. Оба они – полицейские с немалым опытом, конечно же, не дураки. Но возникало впечатление, будто их противник постоянно держит их под контролем и ловко манипулирует ими по своему усмотрению, словно пешками на шахматной доске.
К сожалению, каждый порядочный полицейский, как и каждый врач, никогда не помнит о спасенных им жизнях. Он думает лишь о тех, кого спасти не удалось. И тут не причем ни похвалы, ни нападки прессы, начальства или общества. Это дело совести каждого, это разговор, который каждый, глядя на себя по утрам в зеркало, продолжает с того места, где закончил накануне вечером.
Машина затормозила у красивого особняка на авеню Принцессы Грейс, недалеко от Японских садов. Картина была обычная, на какую они уже вдоволь насмотрелись в последнее время, и снова видеть ее сегодняшней ночью желания не было.
У дома уже стояли машины экспертов-криминалистов и судебного врача. Агенты в форме дежурили у подъезда. Появились и первые журналисты. Вскоре примчатся и все остальные. Юло и Фрэнк выбрались из машины и направились к Морелли, ожидавшему у подъезда. Его лицо выглядело как недостающая деталь в общей мозаике яростного самобичевания.
