– Как раз когда мы теряли время на этого недоноска Стриккера, – прошипел Фрэнк.
Юло посмотрел на него, взглядом выражавшим согласие.
– Я все закончил, – сказал Куден, – так что можете забирать тело. Постараюсь поскорее передать вам результаты вскрытия.
Юло нисколько в этом не сомневался. Кудену, видимо, тоже насыпали перца на хвост. Но это ничто в сравнении с тем, что ожидало самого Юло.
– Хорошо, доктор. Спасибо. Удачи.
Судебный врач посмотрел на него, пытаясь понять, скрыта ли в его словах ирония, но обнаружил только усталый взгляд потерпевшего поражение человека.
– И вам удачи, комиссар.
Оба понимали, как она им необходима.
Врач удалился, и в дверях появились санитары, приехавшие за телом. Юло кивнул, они вошли в комнату и стали разворачивать мешок для перевозки трупов.
– Морелли, давайте поговорим с этим секретарем.
– А я посмотрю, что тут и как, – сказал Фрэнк.
Юло прошел вслед за Морелли по коридору направо от спальни. Квартира была четко разделена на две зоны – ночную и дневную. Прошли по комнатам, стены которых были увешаны памятными афишами выступлений несчастного хозяина дома. Секретарь Григория Яцимина сидел в кухне в обществе двух агентов.
Глаза красные, видимо, он плакал. Совсем еще юный, хрупкого сложения, с тонкой прозрачной кожей и русыми волосами. На столе перед ним лежала пачка бумажных салфеток и стакан с каким-то желтоватым напитком. Юло подумал, что это коньяк.
Увидев входящих, он поднялся.
– Я – комиссар Юло. Сидите, сидите, месье…
– Борис Девченко. Я секретарь Григория. Я…
Он говорил по-французски с сильным славянским акцентом. Слезы полились из его глаз, когда он опустился на стул. Он понурил голову и, не глядя, взял салфетку.
– Простите меня, но все это так ужасно…
Юло сел на стул перед ним.
– Незачем извиняться, месье Девченко. Успокойтесь. Постарайтесь успокоиться. Мне надо задать вам несколько вопросов.
Девченко вскинул лицо, залитое слезами.
– Это не я, месье комиссар. Меня тут не было. Я был с друзьями, меня все видели. Я любил Григория, я никогда не мог бы… не мог бы сделать что-либо подобное.
Юло проникся нескончаемой нежностью к этому мальчику. Морелли прав. Почти наверняка они были любовниками. Это не меняло отношения к нему. Любовь есть любовь в каждом из своих проявлений. Он не раз убеждался, что гомосексуалисты переживают любовные чувства так тонко и глубоко, как редко встретишь у людей традиционной ориентации.
Он улыбнулся ему.
– Не волнуйтесь, Борис, никто вас ни в чем не обвиняет. Я только хотел прояснить кое-какие моменты и понять, что же произошло здесь сегодня ночью, вот и все.
Борис Девченко, казалось, немного успокоился, поняв что его ни в чем не обвиняют.
– Вчера после обеда приехали друзья из Лондона. Должен был приехать и Питер Дарлинг, хореограф, но в последний момент он остался в Англии. Отца Билли Эллиота[51] должен был танцевать Григорий, но когда его зрение резко ухудшилось…
Юло вспомнил, что видел этот фильм в летнем кинотеатре, вместе с Селин.
– Я встретил их в аэропорту, в Ницце. Мы приехали сюда и поужинали. Ужин я приготовил сам. Потом мы предложили Григорию пойти вместе с нами, но он не захотел. Он очень изменился после того, как его зрение сильно ослабло.
Борис посмотрел на комиссара, кивнувшего в знак того, что знает историю Григория Яцимина, облученного в Чернобыле и в результате полностью ослепшего. Его карьера прервалась, когда стало ясно, что он не может больше двигаться на сцене без посторонней помощи.
– Мы ушли, и он остался один. Может быть, если б мы остались, он был бы сейчас жив.
– Не надо слишком винить себя. От вас ничего не зависело.
Юло не стал подчеркивать, что останься Борис дома, вполне вероятно, сейчас было бы два трупа, а не один.
– Вы не заметили ничего особенного в последние дни? Какие-нибудь люди, с которыми он встречался слишком часто, странные телефонные звонки, какие-то необычные детали, что угодно…
Девченко был слишком безутешен, чтобы заметить отчаяние в голосе Юло.
– Нет, ничего. Я был целиком занят заботами о Григории. Ухаживать за слепым человеком чрезвычайно трудно.
– У вас есть прислуга?
