Я проболтала с Ледиком до самого дома. Купила по его советам рыбу и по ним же сварила самую вкусную уху, какую пробовала. Мы болтали совершенно ни о чем. Просто так. Но не могли прервать контакт — настолько оказались друг другу интересны. Ледик рассказывал о своем даре, о его проявлениях, я — о своем. Не припомню, чтобы с кем-то еще делилась тем, как тренировала способности, как они пробуждались. То меня раздражало — как медленно, неспешно проявлялся дар, то пугали внезапные вспышки новых возможностей.
А потом, вдруг Ледик спросил — знаю ли я, представляю ли, как работает слияние аур, обмен энергией в момент оживления. Понимаю ли — что происходит с воскрешенным, когда плазма проникает в его биополе, перерождает клетки одну за другой.
Я отмахнулась. Мол, не знаю и знать не хочу. Эффект пропадает за часы. Зачем мне его понимать? И Ледик вдруг тихо проронил: «Однажды, наверняка, случится иначе. И тебе придется выяснять».
Он был чертовски, по-восточному прав. Со своей философией, что ничто в мире не проходит бесследно и у всего есть своя цена.
Я смотрела на Вайлиса, и сердце сжималось в груди. Он не заплатит за мою ошибку. Нет, я не позволю.
Сделаю все, чтобы исправить оплошность и постараюсь разорвать незримую связь между нами. Вайлис должен забыть меня. Забыть, как страшный сон.
От этой мысли вдруг снова захотелось заплакать.
Но меня встряхнул сам Вайлис:
— Леля? Да что с тобой? — встревоженно спросил он.
— Мне нужно связаться со своими, — выкрикнула я и метнулась к дверям.
— А я-то чем мешаю? — полетел вслед вопрос Вайлиса. — Почему не отсюда связаться? Ладно… — добавил он без надежды на ответ. — Отключу этих деятелей совсем. И проверю остальную обслугу. Надо убедиться, что мы вырубили всех лживых биоботов. По логике всех. Иначе остальные пришли бы на помощь проигравшим. Но лучше убедиться.
Я слушала Вайлиса в полуха. Неслась к себе в каюту, на бегу вызывая Илью — того самого, древнего индиго — поклонника коммунизма на всей планете. Теперь, наверное, во всей Галактике. И будь я проклята, если не выслушаю все его бредовые идеи на этот счет, лишь бы узнать — что творится с Вайлисом.
…
Илья откликнулся сразу. Как всегда.
Одинокий, как и все мы, он любил пообщаться — лично, мысленно, по телефону — значения не имело. Илья хватался за любой шанс.
Мы не любили с ним связываться. Всему виной эти бесконечные рассказы о себе, о том, как провел день, как провел лето. О том, как хорошо было при Ленине, а как при Сталине и при Брежневе. Возможно, прожив столько же, сколько Илья, и я стану такой же. Болтушкой, брюзгой, для которой все нынешнее — плохо, а старое — недостижимый предел совершенства.
Страдая от одиночества, Илья принципиально не общался по интернету. Не признавал его как вид общения вовсе. Говорил — это способ обезличить собеседника. Любой псих, любой тролль может писать тебе, навязывать общение — на своих правилах, на своем интеллектуальном и культурном уровне. Ты не видишь выражения лица оппонента, как при беседе глаза в глаза, не слышишь его голоса, как по телефону, не ощущаешь его эмоций, интонаций, как мысленно.
Ты не знаешь о нем ничего, кроме любви к тем или иным смайликам, к длинным или коротким сообщениям, к троллингу или нормальному диалогу.
В чем-то Илья был прав.
Помню, как тролли донимали меня на одном сайте, доводили почти до слез откровенной клеветой. Индиго не может разбазаривать свои данные на весь галанет. И низкие людишки вовсю этим пользовались.
И лишь один человек тогда вдруг послал сообщение: «Господа! Как вы можете верить и вообще принимать во внимание сообщения тех, кто не оставляет даже мыла! Может они сидят и злорадно ухмыляются над чужим горем? Может они намеренно порочат тех, кто лучше их и порядочней стократ? Вы не думали об этом?»
Илья отозвался на мой мысленный призыв еще по дороге в каюту. А когда я плюхнулась на кровать и устроилась по-турецки, уже прослушала несколько лекций. В лучших своих традициях Илья начал с того, чего ждал от революции Ленин и как его задумку загубили бездарные последователи, жадные до денег и власти.
