Меня беспокоила реакция Плазмы, но остановиться, дать нам обоим передышку, не получалось.
Словно вскрылся нарыв, и он должен был очиститься, чтобы перестать болеть, зажить.
Я поведал Леле о том, что мельранская родня поначалу не признавала ни меня, ни маму. Потребовала ее письменно отказаться от претензий, и от алиментов, от встреч с отцом. Угрожала расправой над всей семьей — над дедом, бабушкой, тетей. Позже я выяснил, что мельранцы не могли выполнить гадкие обещания — наши правительства на тот момент уже заключили договор. Даже таким высокородным, богатым инопланетникам, как мои родственники, убийство землян не сошло бы с рук. АУЧС уже тогда жестко контролировало людей, так или иначе связанных с мельранцами. Мама и ее семья находились под защитой нескольких спецслужб сразу.
Но, знай она об этом, уверен, все равно подписала бы документы. Мама была такой — решительной и сильной, по-настоящему сильной душой женщиной.
Я ни разу не заставал ее плачущей.
Помню, когда пошел в школу — до 12 лет меня обучали на дому репетиторы — впервые столкнулся и с обожанием и ненавистью к полукровкам.
Химичка — очень полная, похожая на жабу в очках — презрительно потребовала, чтобы я встал и при всем классе, поставленным лекторским голосом продекламировала:
— Вот! Полюбуйтесь! Результат химической реакции между не способной устоять перед инопланетником землянки и похотливым мельранцем.
Чтобы класс проникся всерьез, химичка ткнула в меня толстым пальцем, похожим на сардельку. Ребята притихли — справа захихикали, слева зашушукались, сзади завздыхали. Химичка подошла поближе, поправила узкую фиолетовую блузку, и складки жира на ее животе и бедрах проступили сильнее. Обрюзгшее лицо, с несвежей, прыщавой кожей, заштукатуренное так, что казалось еще немного и косметика склизким желе свалится на пол, приблизилось к моему.
— Ну, покажи, как тебя там дома учили! — с вызовом потребовала химичка.
И я показал. Рассказал урок так, что ее отвислые щеки задрожали от бессильной злобы.
Но придя домой, дал волю чувствам. Плакал и рвал тетрадь по химии, словно передо мной эта ужасная жаба. И тогда мама подошла своей летящей походкой, словно не касаясь земли маленькими стопами. Ноги у нее, на зависть всем подругам, были тридцать шестого размера, удивительного для женщины среднего роста. Как сейчас помню одухотворенное, точеное лицо мамы, с острыми скулами и подбородком, с родинкой под губой и маленьким шрамом на носу. Она наклонилась, обдав меня запахами новомодных художественных красок и домашних оладьев, обняла за плечи теплой рукой и сказала:
— Никогда не позволяй обиде себя обидеть.
И поцеловала, так как умела только она — в затылок, потрепав непокорные вихры.
Мама никогда не давала обиде себя обидеть и никогда не унывала.
Ксенофобы — дед с бабушкой — вышвырнули ее с младенцем из дома за то, что связалась с инопланетником. Но мама была художницей и картины ее продавались весьма неплохо. Мы не шиковали, не излишествовали, но ни в чем не нуждались. Даже тете помогали.
Когда родители выгнали маму из дома, ее сестра получила все — внимание, заботу, и… материальный достаток. Дед много лет работал строителем в одной богатой фирме, и пенсию получал очень неплохую. Бабушка вышивала шикарные натюрморты на заказ. Тетя училась — сначала в ВУЗЕ, потом в аспирантуре, а потом в другом Вузе. И сидела у родителей на шее долгие годы. А когда деда с бабушкой не стало, оказалось, что у нее нет ни сбережений, ни работы. Тогда-то тетя внезапно и воспылала любовью к сестре и раскаянием, что так давно ее не видела, не навещала, не познакомилась с племянником.
Мне исполнилось десять, когда она появилась у нас на пороге. Высокая, нескладная, с крупными чертами лица — совсем как у деда, в узких джинсах и футболке с блестками. Ее длинные, немного крупные пальцы, унизанные кольцами с синими и зелеными самоцветами, без конца теребили ручку сумки. И брелоки на ней — стилизованные кошки из натурального меха — смешно подпрыгивали. Словно стесняясь, тетя все время прикрывала большим пальцем правой руки ноготь указательного — он был кривоват. Долго мялась на пороге, мычала что-то о том, что я ее не знаю, но узнаю, вылила на меня кучу другой словесной белиберды.
