Какой я красивый, какой неземной. Я слушал в пол уха, в надежде, что мама выгонит ее взашей. Мама все отлично понимала, но подкидывала сестре немного денег, чтобы встала на ноги.
Позже, спустя много лет на меня вышел отец.
Я вернулся из очередной командировки, плюхнулся в кровать, почти задремал и тут заголосил мобильник. Ни за что не взял бы, знай я, кто звонит. Но мелькнула шальная мысль — вдруг шеф хочет уточнить что-то по поводу поездки, или первый, черновой отчет вызвал какой-то вопрос. Я принял вызов, не глядя.
И услышал тихий, вкрадчивый, очень мелодичный голос мельранца.
Я никогда не разговаривал с отцом, но сразу понял — кто «на том конце провода». Почему-то инстинктивно открыл глаза, и заходящее солнце ослепило последними лучиками.
Отец не дал и слова вымолвить — тараторил как, будто за ним гнались. Извинялся, уверял, что мечтает наладить связь. Зачем? Я не верил ему — ни в добрые намерения, ни в искреннее раскаяние. Лишь обещал подумать. Но через день позвонил мельранский дядя и потребовал оставить их семью в покое. Казалось странным, что один брат отыскал меня — не без труда, между прочим — я переехал в другой конец Земли, и почти не сидел дома, мотался по колониям, а другой открестился. Ужасно не хотелось разбираться в семейных дрязгах. Я возненавидел их всей душой, еще когда мамина родня делила наследство, пыталась урвать кусок пожирнее, картину подороже.
Они собрались в нашей старой квартире, там, где еще пахло мамиными красками и маминым оладьями… Кричали, вопили, хватали завещанные ею полотна.
Я смотрел на этих чужих, малознакомых людей отстраненно, в оцепенении — как на цирковых клоунов. И не мог дождаться, когда же они покинут осиротевшее жилище.
Наверное, после всего этого мне, за многие столетья и в голову не пришло жениться, завести детей. Казалось, нет ничего хуже, чем разбогатеть новыми родственниками. Уже и прежних хватало с лихвой.
И вот только умирая, я вдруг понял — как же хочется, чтобы кто-то присел на смертное ложе, взял за руку, утешил. Сказал, что любит и будет помнить.
Что-то сломалось во мне в тот день.
Но когда вышел из больницы, и не подумал связаться хоть с кем-то из многочисленной родни. Даже с теми немногими, кто все-таки навещал умирающего паралитика. Робко просачивался в реанимацию и, не зная, что сказать, просто стоял невдалеке от кровати, буравя полным сочувствия взглядом. Я почти не запомнил их лица. Слишком плохо видел, чтобы различать мелкие детали на таком расстоянии.
Отметил лишь иссиня-черные волосы одного — они походили на птичьи перья, запах пряностей от другой, тихое позвякивание массивной пряжки ремня третьего.
А сейчас, ни с того, ни с сего мне безумно захотелось, чтобы Леля… Леля ждала дома или, вот как теперь, сопровождала на задания. Чтобы по утрам вставала и желала доброго дня, чтобы звонила вечером, уточнить — во сколько вернусь. Я не мечтал, чтобы она ждала с горячим ужином, слишком хорошо знал, что для этого достаточно заплатить домохозяйке. Не воображал, как она вылижет дом или постирает, как многие мои коллеги. Обслуга справлялась со всем великолепно.
Но мне ужасно захотелось чмокнуть Лелю с утра — сонную и растрепанную, обнять ее, приехав из офиса — домашнюю, в халатике или трикотажных лосинах с футболкой. Двигать баночки с ее кремом на полке в ванной, чтобы поставить лосьон для бритья — теперь им достаточно было смазаться — и волосы не росли еще месяц. Захотелось, чтобы она попросила шампунь, потому что истратила свой и не заметила.
Не знаю, что на меня нашло, но от мысли об этих маленьких бытовых глупостях в животе теплело и щекотало, а голова наполнялась патокой приятного дурмана.
— Ты хочешь жениться? — Леля отшатнулась как от чумного, и лишь тогда я понял, что выложил ей все, о чем думал и грезил. Она смотрела с таким удивлением, словно я только что поделился планами убийства президента Европы или ограбления Всеземного банковского сообщества.
Я совсем растерялся. Сердце выдало сильный удар, будто пыталось вырваться из грудной клетки и замерло, сжалось. Почему она так отреагировала? Я почувствовал себя неуместным и жалким. Впервые в жизни. Я поделился с Лелей тем, что зрело глубоко внутри, тем, что еще сам едва осознавал, не понимал вовсе. А она отреагировала так… Она плюнула в душу… Мне плюнули в душу.
