— Шшшш, шшш… молчи, — прошептал Лео.
Мы долго сидели так, прежде чем утихли мои рыдания, оставившие после себя болезненные спазмы в груди. Теплый ветерок шевелил тонкий цветастый муслин моего платья. Я с удивлением посмотрела на свои рукава, не понимая, когда успела сменить бальный наряд.
Продолжая оглядываться вокруг, я, к своему изумлению, услышала отдаленный стук колес, ржание лошадей, звон колокольчика. Время не остановилось, и за пределами комнаты Эдит жизнь продолжалась.
Лео тоже стал другим. Изменилась не только его одежда — сейчас на нем был простой белый льняной костюм, уже начавший мяться от июньской жары, — но и он сам. В его поведении чувствовалась какая-то неуверенность, а объятия казались неестественными. Он ни разу не посмотрел мне в глаза.
Отстранившись от него и пригладив растрепавшиеся волосы, я принялась искать платок, но так и не нашла. Лео молча протянул мне свой, и я постаралась осушить слезы.
— В чем дело? — глухо спросила я. Мои раздраженные покрасневшие глаза горели. — Что случилось? Ты не такой, как всегда.
Лео промолчал. Он отвернулся, провел рукой по глазам и на несколько минут застыл, уставившись на дерево вдали. Когда наконец Лео повернулся ко мне, в его глазах стояли слезы.
— Не могу… я не могу сейчас увеличивать твои страдания, — проговорил он с мукой в голосе и искаженным от боли лицом. — Я не могу.
— И тем не менее ты должен. — У меня не осталось сомнений. Ужас, который долгие недели жил в моем сердце, в моем бедном, измученном сердце, ужас, усилившийся за эти два дня из-за отсутствия Лео, теперь накрыл меня с головой, притупив чувства и приглушив голос.
— Да, боюсь, что… должен. — Он сжал руки в кулаки и напрягся всем телом.
Я видела, как отчаянно Лео старается не потерять самообладание. Несмотря на собственную боль, я была тронута этим до глубины души.
— Ты получил известие от королевы.
— Да.
— И она не одобряет наш… меня.
— Прошу тебя, перестань… дай сказать мне, разреши взять на себя хотя бы часть твоего бремени, ибо тебе и так выпало много! — Голос его не слушался, и Лео снова отвернулся.
Я смогла лишь кивнуть, желая сбросить с себя некую странную возникшую во мне отстраненность, и вместе с тем я понимала, какое для меня благо, что я не могу этого сделать.
— Мама решила, что мне, подобно братьям и сестрам, лучше искать себе в супруги особу королевских кровей. У меня была надежда, что мои… обстоятельства… склонят ее к другому мнению, и она действительно дала мне повод так думать. На днях… перед балом я получил от нее послание, в котором нашел этот повод. Однако в конце концов она решила не отклоняться от своих принципов. — Теперь голос Лео звучал так же глухо, как и мой. Он явно отрепетировал свою речь заранее, а может, цитировал текст письма.
Сохраняя все ту же странную отстраненность (словно меня от остального мира отделили, заключив в непроницаемую банку), я задала ему вопрос, который не могла бы задать в других обстоятельствах. Но сейчас мне нужно было заменить эмоции информацией.
— Я хотела бы кое-что уточнить: упоминалась ли в письме некая давняя история, связанная, возможно, с мистером Доджсоном?
Издав сдавленный возглас, Лео закрыл лицо руками и кивнул.
Его отчаяние было столь велико, что меня так и тянуло положить ему руку на плечи и успокоить. Он не умел, как я, противостоять боли, и мне было очень жаль его.
— Скажите, кто поднял эту тему, мистер Рескин или мистер Дакворт?
— Оба. Они оба упомянули о некоей… имевшей место в прошлом непонятной истории, которая кончилась разрывом между вашим семейством и мистером Доджсоном. Мистер Рескин, к моему удивлению, был более прямолинеен. Когда я попросил его о помощи, то даже не предполагал в нем такого энтузиазма в выполнении моей просьбы. Однако он поклялся, что действует и в твоих интересах тоже, ибо слышал, что вновь стали расползаться старые сплетни. Однако последнее слово оставалось за мистером Доджсоном, которого попросили либо подтвердить, либо опровергнуть их — как раз сегодня утром.
— И что же?
— Он ни подтвердил их, ни опроверг. Он вообще не пожелал говорить об этом.
