— Это мы пока до плантаций коки не добрались, — хмыкнул
Жорик. — Вот где она бурлит, так бурлит…
— Типун тебе на язык! — донеслось из лодки Мишеля.
Помнится, Офсет, чей дневник я прочла еще маленькой,
пророчил Амазонии великое будущее, имея в виду баснословные естественные
богатства региона. Не знаю, куда они потом подевались, наверное, утекли на
счета транснациональных корпораций и банковских картелей в качестве прибылей и
погашенных займов, вместе с процентами и процентами на проценты. По пути нам
попадались картины, свидетельствовавшие об удручающей бедности местных жителей.
Леса стали пожиже, пеньков стало больше, чем деревьев, реку загадили отходами
вредных производств, хозяевам которых было глубоко насрать на экологию. Богаче
от этого потомки свободолюбивых индейцев отчего-то не стали. Что принесла им
наша цивилизация? Ужасающую антисанитарию и букет из болезней, о существовании
которых их предки даже не догадывались…
***
Папа не ошибся, уверяя, что впереди нам еще повстречается
уйма обжитых мест, где мы запросто разживемся бензином. Ну, насчет уймы, это я
хватила лишку, признаю, и все же, поселки то и дело попадались. На третий день
после Маникоре мы прибыли Умайту, очередное райское местечко вроде Эдема, как
сразу же нарек городишко Мишель. Пополнили запасы топлива и даже сходили с
Жориком на разведку. Обнаружили прекрасный ресторанчик и вдоволь налакомились
блюдами местной кухни, от которой, правда, у нас чуть позже разболелись животы.
Еще бы им оставаться в покое, приняв в себя сдобренную острым чилийским перцем
бобовую кашу с панированными в маисовой муке отбивными из мяса анаконды. Так,
по крайней мере, заверял нас хозяин заведения, оказавшийся прямо-таки душкой. К
слову, бразильская традиционная кухня — чрезвычайно острая, повара сыплют, куда
ни попадя, столько перца, что, у кого, к примеру, гастрит, тому сразу крышка
через вынос желудка. Порцию Мишеля мы заботливо прихватили с собой, помирать,
так вместе. Папа оставался на берегу, караулил лодки и был страшно зол на нас.
— Где вы болтались битый час?! — раскудахтался он. Дядя
Жора, в знак примирения, предложил выпить по стаканчику кайпириньи, это
популярный местный коктейль из тростниковой водки, слегка разбавленной лимонным
соком. Папочка, для виду поворчав, поминая совесть, которой у нас нет, в конце
концов сдался, пригубил из стакана, сделал полноценный глоток и сказал, свесив
ноги в воду:
— А ведь недурно, а?
— Не то слово, — согласился француз, подливая ему еще.
Это было что-то новенькое. Впрочем, что я к ним цепляюсь, отпуск
есть отпуск.
***
Новая остановка была сделана нами в Порту-Велью, столице
штата Рондония. Этот населенный пункт лежит еще выше по течению Мадейры и
побольше первых двух, Маникоре и Умайты. Чтобы добраться до него, мы
израсходовали еще пять дней. А потом целых шесть плелись до Нова-Маморе. По
идее, могли бы и поднажать, но мои мужчины сошлись на том, что нам не стоит
терзать двигатели, заставляя часами работать в скоростном режиме, моторам и без
того доводилось несладко. Лодки были перегружены и сидели бы в воде гораздо
ниже ватерлинии, если бы она у них только была. Течение реки быстрым, а сама
Маморе после Порто-Велью пошла извиваться как змея, которой наступили на хвост
титаническим сапогом.
— Тише едешь, шире морда, — глубокомысленно изрек
Мишель.
— Это еще откуда?! — прищурилась я.
— От верблюда. Моя вариация старинной русской
поговорки…
— Он, как всегда прав, Принцесса, — не без ехидцы
заметил Жорик, накрывая мою ладонь своей, ибо я была готова вспылить. — Надо бы
поберечь моторы.
— Как скажете, мессир Дюпуи, — не стала спорить я.
Самого Ново-Маморе с реки было не видать, поселок прятался
за высоким, поросшим буйным тропическим лесом холмом. Вдоль правого берега, это
относительно направления течения Мадейры, для нас же он был по левую руку,
струилась грунтовая дорога, накатанная автомобильными скатами колея,
неправдоподобно ярко — оранжевая, почти что алая, как почти повсюду в здешних
краях. Дядя Жорик, когда я спросила его, отчего здесь такие цвета у дорог,
прямо радуги, спустившиеся с небес на землю, пояснил, что вся фишка — в так
называемом ферраллитном выветривании. Это когда кремнеземы, придающие нашим
проселкам привычный желтенький оттенок, вымываются, а вместо них остаются
суглинки, богатые окислами металлов, алюминия, железа, марганца и прочей
лабуды. Отсюда, мол, и такой странный цвет.
