Вот досада! —
мелькнуло у Чванса. Несколько лет назад Сара Болл подавала большие надежды,
посещая его лекции по археологии, а он, Чванс, питал кое-какие надежды в
отношении нее. Она была прилежной, прямо-таки образцовой студенткой, а,
вдобавок, весьма недурна собой. Обворожительная блондинка, юная, задорная, с
безукоризненной фигуркой, ослепительной улыбкой, и, к тому же, умница. Да что
там умница, девчонка буквально бредила археологией, ее терзала страсть,
передавшаяся ей от отца, профессора Лионеля Болла, которого она, к слову,
боготворила. По матери Сара приходилась родной внучкой профессору Петру
Ивановичу Покровскому, выдающемуся русскому химику, перебравшемуся в Лондон по
приглашению ученого совета Технического Института Вест Хема.
Какой пытливый мозг в
столь симпатичной головке! Вот что значит — правильные гены. Редчайшее
сочетание прямо противоположных качеств, — думал в те годы Чванс, собираясь
предложить Саре Болл место аспиранта вдобавок к месту в своем сердце, которое
она уже заняла, воцарившись там навсегда.
— Здравствуйте, мисс Сара, — привстав, Чванс сопроводил
приветствие галантным поклоном, для этого ему довелось целиком покинуть стул. —
Не знал, что вы уже вернулись из Месопотамии…
О, да, она уехала в Ирак по окончании учебы, предпочтя
запыленные палатки лагеря, разбитого английскими археологами у руин древнего
шумерского зиккурата, почти сокрытого от глаз под толщей холма Бирс-Нимруд,
перспективному и, вдобавок, непыльному местечку аспиранта, предложенному им. — У меня под крылышком, — думал в ту
пору Чванс, изнывая от безответного чувства. — Черт побери, какая неблагодарность…
Но, она без обиняков заявила ему, что, видите ли, всю жизнь
мечтала ощутить горячее дыхание истории, как это могут позволить себе лишь
работающие в полевых условиях археологи.
Подумать только,
горячее дыхание, да я подарил бы тебе его, сколько угодно…
Как раз подвернулась такая возможность, Британский музей
формировал экспедицию для работы в Месопотамии. Она попросилась, и ей дали
добро. Попробовали бы только отказать дочери такого отца! И Сара укатила,
наплевав на блестящие перспективы карьерного роста, за этим бы Чванс уж точно
не постоял. А он ведь предлагал. Он столько раз и предлагал, и просил, и даже
умолял. Пожалуй, даже несколько настойчивей, чем следовало.
А кто бы иначе на моем
месте поступил?! — подумал Чванс, испытав сильнейшую потребность хоть
немного погрызть ноготь на указательном пальце. Это его раньше всегда
успокаивало.
— Мое почтение, доктор Чванс, — голосом-колокольчиком
откликнулась Сара Болл. — Я приехала только сегодня, и сразу же поспешила сюда!
Я села на пароход, едва лишь узнала о возвращении на острова господина
полковника. Решила, что никогда себе не прощу, если не увижу самого знаменитого
британского путешественника!
Профессор Чванс, продолжавший покусывать губу взамен ногтя,
имелась у него и такая дурная привычка, от этого признания сцепил челюсти и
едва не прокусил собственную плоть до крови.
— Вот, значит, как… — пробормотал он, и его ненависть к
сэру Перси удвоилась, а то и учетверилась, дополнившись жгучей ревностью
отвергнутого любовника и обретя, таким образом, законченные и даже гармоничные
формы. О, с этой минуты это была такая могучая злость, что он смог бы питать ей
весь Лондон, будто электричеством, если бы только какой-нибудь изобретатель
вроде Теслы удосужился сконструировать трансформатор, способный преобразовать
негативные эмоции в силовое поле. Чванс буквально впился глазами в Сару, но она
уже не смотрела на него.
— Продолжайте, сэр Перси, прошу вас, и простите, что я
вас перебила, — сказала девушка, приветливо и, одновременно, виновато
улыбнувшись полковнику. Тот тоже глядел прямо на нее, близоруко щурясь. У сэра
Перси давно были проблемы со зрением, много лет назад, в мангровых зарослях на
западе Индокитая, в Бирме, королевская кобра плюнула ему прямо в лицо. С тех
пор он зрение так и не восстановилось полностью.
— Благодарю вас, мисс, — смутившись, пробормотал сэр
Перси. — Да, — добавил он, собираясь с мыслями. — Острова… То есть, индейские
плавучие острова, так? — он неожиданно поймал себя на мысли, что физически не
способен отвести глаз от ее лица, хоть оно и представлялось ему слегка
расплывчатым, будто нарисованным акварелью на влажной бумаге. Это было
странное, очень непривычное чувство, полковник толком не знал, как его назвать.
Он слишком долго пробыл в джунглях. Он всю жизнь отказывал себе во всем,
потакая лишь одной безраздельно владевшей им страсти — жажде далеких
странствий. И теперь с удивлением обнаружил, есть что-то еще в его душе, нечто,
совсем незнакомое ему, дремавшее прежде, и теперь, нежданно-негаданно,
проснувшееся. Разбуженное этой милой девушкой каким-то способом, которого он
тем более не понимал. Ее лицо тоже обещало странствие. Но, совершенно иного
рода.
