Виллему приехала на одной из телег. Калеб только улыбнулся этому. Его дикой дочери следовало родиться мальчишкой, подумал он. Она так бесстрашна и смела в высказываниях. Но с другой стороны, может, и жаль, что, вырастая, она становилась очень привлекательной молодой женщиной.
Она снова стала есть, это он заметил, но обманулся в причине, которая заставила ее изменить свои взгляды. Он, во всяком случае, был благодарен этому изменению.
Тристан и Виллему в темноте ночи ехали вместе на козлах кучера. Осенней ночью высоко на небе виднелись звезды.
Всю дорогу Виллему болтала.
– Мы были на хуторе Черный лес, понимаешь. Ты помнишь Свартскуген?
– Да, – ответил Тристан ломающимся голосом подростка. – Это те ужасные люди со смешанной кровью и другими всевозможными отвратительными чертами.
– Не все они ужасны, – быстро сказала Виллему. – Очень жаль их, они умирают, понимаешь, но просить о помощи не хотят. И когда мы пришли на хутор, они обозлились, но пищу приняли. И мы их спасли.
– Они, видимо, были очень благодарны вам?
– Не думаю, – рассмеялась довольно громко Виллему. – Я слышала, что они говорят о нас – «нахальная молодежь одарила нас показным сочувствием только для того, чтобы самим чувствовать себя немного лучше». Объявили наше милосердие фальшивым. Это неправда. Ясно, что, делая добро, испытываешь прекрасное чувство, но мы хотели лишь одного: чтобы им стало лучше, а не нам, как утверждают они. Меня эта болтовня совершенно не трогает.
Тристан бросил на нее быстрый взгляд. Ее голос звучал как-то странно.
– Впрочем, скоро мы снова пойдем туда. Хотим взглянуть, как они себя чувствуют, – сказала она быстро. – И передать им часть этого груза. Пойдешь с нами?
Волна страха и скрытого любопытства снова разрумянила его щеки.
– В Черный лес? Я… не знаю.
Но в действительности он уже решил. Его влечение к неожиданностям было сильнее страха и критического отношения.
– Почему с тобой не приехала твоя сестра Лене? – поинтересовалась Виллему, резко сменив тему разговора, что было в ее обычае.
– Лене? – хихикнул он, не страшась больше того, что нужно говорить. Ему обычно казалось, что слова у него похожи на жаб, шлепающихся с губ. Но от темноты и откровенности Виллему он почувствовал себя уверенным. – Нет, Лене… Она вокруг себя ничего не видит. Влюблена и скоро выйдет замуж.
– Что ты говоришь? Это неудивительно, ей ведь уже двадцать один год. А за кого?
Тристан по привычке накрутил на указательный палец один из своих локонов.
– Понимаешь, когда отец с матерью были молодыми, мама занимала определенное положение в доме Корфитца Ульфельдта и Леоноры Кристины, дочери короля Кристиана IV.
– Да, слышала об этом. Впрочем, что случилось с ними?
– С отцом и матерью?
– Нет, с теми, другими.
– А-а. Корфитц Ульфельдт кончил плохо. Он был перебежчиком и предателем и заслужил такой конец. Кроме того, говорят, что он был человеком необычайно надменным и желчным.
Пальцы Тристана все время касались лица или волос. Виллему удивленно подумала: «Слава Богу, хоть не заикается». От такого неуверенного юноши можно ожидать что угодно. Но, вообще-то, ей очень нравился ее молодой родственник. О жизни вне датского королевского двора, он знал немногое.
Он продолжал:
– Ульфельдт стал нежелательной персоной как в Дании, так и в Швеции. Бежал в Германию. Но и там его стали преследовать, у него никогда не было спокойных минут и умер он в одиночестве, брошенный всеми, когда переправлялся на пароме через реку. Там на юге. Думаю, что случилось это на Рейне.
– Гофмейстер двора, и на тебе… раз и скончался! Случай действительно поразительный. Но виноват он сам. А что было с дочерью короля?
– Судьба Леоноры Кристины сложилась не лучшим образом. С ней поступили несправедливо, ибо, как говорят мои родители, она обладала большими достоинствами. Гордая и непримиримая по отношению ко многим, но необычайно сильная душой и безоговорочно верная и преданная тому бедняге, за которого вышла замуж. Она еще жива, но жена Фредерика III София Амалия так сильно возненавидела ее, что добилась заключения Леоноры Кристины в Голубую Башню. Она вот уже десять лет живет там в заточении.
