– Никаких проблем с ними не будет, – сказал Никлас. – Мы заберем их с собой.
– Что? – переспросил Доминик. Никлас улыбнулся.
– Вы забыли нашу общую бабушку Лив? Забыли Маттиаса, Калеба и Габриэллу и их дом для обиженных жизнью? Забыли, что в Гростенсхольме и Элистранде есть комнаты для таких гостей?
Губы у Виллему задрожали. Она быстро встала и обвила руками шею Никласа.
– О, Никлас, ты все понимаешь! Можешь думать о будущем, а я не умею.
– Да, да, – рассмеялся он. – Они хорошие работники и не будут никому в тягость. Они должны жить по-человечески.
Доминик с грустью смотрел на то, как она обнимала его троюродного брата. Виллему больше доверяет Никласу, а не ему. И это не удивительно. Доминик поддразнивал ее в юности. И она относилась к нему с недоверием.
Никлас осторожно снял ее руки с шеи.
– Приятно видеть тебя снова веселой, Виллему. Конечно, жаль Эльдара, но он сам рыл себе могилу. Ты его плохо знала. Никто никогда не рассказывал тебе ничего об Эльдаре из Черного леса и о том, почему он несколько лет тому назад бежал из Гростенсхольма.
– Но он сам говорил мне об этом, – широко раскрыв глаза, протестующе произнесла она. – Он рассказал мне все. О том, что он один из самых молодых и вынужден был уехать на заработки.
– Спасибо! – едко ответил Никлас. – Так он это объяснил? Ты помнишь девушку по имени Марта? Ту, что утопилась в реке, в том самом месте, которое теперь называют омутом Марты? Именно Эльдар был причиной ее несчастья. И он же помог ей упасть с обрыва в реку.
– Нет! – прошептала Виллему.
– Да. А помнишь ты девочку, которая родила ребенка и из-за сплетен в деревне вынуждена была бежать в город, где пропала? Отцом этого ребенка также был Эльдар. И ты думаешь, он позаботился о ней?
– Никлас, – предостерегающе произнес Доминик.
Зарыдав, Виллему повернулась к нему и спрятала лицо на его груди. Доминик обнял ее за плечи, и она позволила себе посмотреть ему прямо в глаза.
– Но он говорил, что любит меня, – рыдая, произнесла Виллему. – Это были его последние слова, и это была правда, я знаю.
– Охотно верю, Виллему, – мягко сказал Доминик. – Неужели найдется человек, который не сказал бы тебе этого?
Но ни слова его, ни тон, которым они были произнесены, не доходили до ее сознания.
Скактавл дал им лошадей, повозку, и как только все было подготовлено, они пустились в долгий путь домой в Гростенсхольм.
У восьми пассажиров повозки настроение было доброе. Они полностью доверяли Никласу, но питали доверие к Доминику и Виллему, особенно после исчезновения Эльдара. Он их слишком пугал. Все были хорошо укутаны и разговаривали своим своеобразным способом. Виллему сидела между своих кузенов, как она их называла, на облучке. Скорбь парализующей пеленой все еще окутывала ее мысли, однако рассказ Никласа об Эльдаре изменил ее мнение о нем.
Виллему, сама того не осознавая, за эти дни продолжала взрослеть. Жизнь в Тубренне и ужасная ночь восстания унесли с собой значительную часть ее детства.
В один из дней Рождества повозка въехала в уезд Гростенсхольм. Виллему приехала домой раньше Габриэллы, которая так и не узнала о ее исчезновении. Калеб не знал, как ему отблагодарить Никласа и Доминика, а восемь бездомных, естественно, нашли постоянный дом у Людей Льда. Их распределили по трем поместьям, и они стали настоящими помощниками в хозяйстве. Прошло какое-то время, прежде чем они по-настоящему осознали свое счастье, поняли, что они живут у этих добрых людей в прекрасных комнатах и ведут такую же жизнь, как и все другие.
Виллему постепенно пришла в себя. Но все же глубоко запрятанная грусть долго еще укалывала ее своими шипами. Она была однолюбкой, и это убеждение отнять у нее было невозможно.
Доминик вернулся в Швецию, где его за долгое отсутствие упрекали его начальники и несколько истеричная мама Анетта.
Но что-то ушло из желтых глаз Доминика. Насмешливая веселость, которой он славился до сих пор.
Каких-либо значительных результатов восстание не дало.
Причина этому была весьма простой. До ушей Ульрика Фредерика Гюльденлеве дошло, что его хотели сделать королем Норвегии, если восставшие одержат победу. Такого пятна на своей чести он не хотел и приказал, чтобы восстание попридержали – предали молчанию. Никаких рапортов в Данию, ничего не писать, ни о чем не рассказывать. Не поднимать дел в судах, всех пленных освободить.
