Она снова взглянула на него.
– Мои глаза. Все всегда удивлялись, почему у меня, у Никласа и Доминика желтые глаза. Сейчас я осознала, почему. Больше я не могу. Ибо мы избраны для каких-то больших дел, для чего-то ужасного. И это неизбежно.
Эльдар недоверчиво смотрел на нее, ничего не понимая.
Виллему обуял смех, жуткий, нервозный.
– Я чувствую, что все это тем или иным образом связано с тобой. Какие будут последствия, я не знаю, – сказала она.
– Может быть, я буду вместе с тобой?
Она отнеслась к этому с недоверием.
– Может быть.
Его глаза помутились.
– Эльдар? – прошептала она. – Эльдар, ты меня слышишь?
– Да, – шепотом ответил он.
– Ты не должен покидать меня, Эльдар. Ты должен последовать за мной, а не я за тобой. Ты должен жить, должен!
– Да, Виллему, я люблю тебя.
Доминик искал долго. Следы ее исчезли, стертые ветром. Он не знал больше, где ее искать.
«Она больна, и холод проникает через любую одежду, – думал он. – Я должен найти ее как можно скорее. Иначе будет поздно».
И вот он ее увидел.
Маленькое существо, бредущее, качаясь, вниз с самой высокой вершины, окруженной снежными сугробами.
Он пришпорил коня и помчался навстречу.
С ужасом смотрел он на ее руки.
– Виллему! Что ты делала?
Она медленно взглянула на него. Глаза ее, казалось, были мертвыми.
– Я похоронила свою любовь. Голыми руками я погребла его. Единственную любовь в моей жизни.
Не говоря ни слова, он соскочил с коня и посадил ее в седло. Потом сел сам сзади ее и повернул, как он надеялся, обратно к пастушеской избе.
– Но… ты не могла его похоронить в этой замерзшей земле?
– Нет. Я не смогла. Я сорвала до крови ногти, копала могилу небольшим острым камнем, чтобы он не лежал там непогребенный. Но мне удалось выкопать лишь небольшую яму. Больше я не смогла. Потом я набрала камней и немного земли, и положила все это на него. Над ним сейчас груда камней, под которыми кроется его прекрасное тело.
– Так хоронят лапландцы и эскимосы, – промолвил тихо Доминик. Он завернул ее в свой плащ, а она словно не замечала его присутствия.
– Я молила Бога, Доминик, – произнесла она тем же невыразительным голосом. – Молила и молила, чтобы он остался жив. Но его глаза мутнели. Эльдар уже не слышал меня. Наконец его глаза потухли, а я сидела и сидела, держа его в своих объятиях, не хотела верить, что он ушел от меня. Но тело стало холодным, окостенело, глаза смотрели и ничего не видели. Я поняла, что… его больше нет.
Доминик ничего не сказал. Прижал ее только сильнее к себе. Так она и сидела в апатии всю дорогу, пока они возвращались в избу.
Нашли они ее удивительно легко и быстро. «Видимо, – думал Доминик, – вперед я ехал непонятными обходными путями».
Никлас открыл дверь.
– Долго вы отсутствовали, – крикнул он им еще издалека.
– Да, но я нашел ее, – ответил Доминик. – А это главное.
– А Эльдар?
– Мертв. Возьми ее, она устала.
Никлас протянул руки, и Виллему позволила снять себя с лошади. Она утратила волю, потеряла жажду жизни.
Никлас, испуганный ее видом, немедленно начал промывать и перевязывать ее многочисленные раны.
Для бинтов они стали использовать постельное белье, а это был толстый и тяжелый в обработке перевязочный материал.
Пока Доминик отсутствовал, в избе побывал точильщик, а вернее, Скактавл. Он увез с собой двух раненых и Кристину Тубренн подальше от этих мест. Там Кристина сможет укрыться и жить у добрых людей. Она настояла на том, чтобы ее брат Малте поехал с ней, сказав, что всю свою жизнь она проведет в заботах о нем.
Скактавл был удручен. Многие годы подготовки, надежды и сильное желание… И за одну только ночь все было уничтожено, разбито вдребезги. В сражении с превосходно вооруженными кнехтами погибло огромное количество крестьян. Остальные бежали по домам, или были взяты в плен. За самим Скактавлом сейчас шла охота и он должен был уйти как можно скорее, думал бежать в Швецию.
А губернатор бежал.
– Что мы будем делать с этими? – спросил Доминик, указав на восьмерых оставшихся.
Виллему подняла голову. Искра жизни снова зажглась в ней. Опекаемые ею люди, о которых она проявляла заботу и которых сейчас столь тщательно обихаживал Никлас… что ожидает их? Она снова почувствовала, что готова вспыхнуть. Сердце ее обливалось кровью от боли за них. Беспомощных, выброшенных в мир, где никто их не понимает.
