— Пока ничего сказать не могу, — хмуро отозвался Чугаев. — Выясним — узнаете.
— Да, может, он ни в чем не виноват? Оговорили худые люди!
Майор с участием посмотрел на потрясенную женщину, честно сказал:
— Не думаю.
Серые большие глаза женщины наполнились слезами, губы задрожали.
— Пока идите, подпишите протокол, — как можно мягче посоветовал Чугаев и с минуту с молчаливым сочувствием смотрел ей вслед.
— Да, — вздохнул он, — сколько лет работаю, а к этому никогда не привыкнешь!
Капитан Бухалов, машинально расстегивавший и застегивавший пуговицы поношенного пиджака, молча наклонил голову. Он был полностью согласен с Чугаевым. Никогда, ни в едином случае не посочувствовал Бухалов преступнику, но всегда болезненно остро думал о его матери, желавшей своему сыну только счастья и скорбно потрясенной, когда оказывается, что сын искал к этому счастью нечестных дорог. Сейчас капитан был только рад, если б его уверенность в виновности Юрия Заикина оказалась грубейшим заблуждением.
— Так оно, — кивнул Чугаев. — Поедем брать Заикина.
И уже обычным, будничным тоном добавил:
— Есть у меня, Петрович, небольшой план. Пойдем, в машине расскажу.
...Отводя глаза в сторону, начальник цеха сказал:
— Заикин, отнеси в охрану списки. Птицыну отдашь.
— Сейчас, Пал Палыч, — кивнул Заикин.
Начальник цеха ушел, Заикин выключил станок, обтер руки ветошью.
— Юрка, ты куда? — поинтересовался работавший за соседним станком парень.
— Да тут, в одно место, — небрежно откликнулся Заикин. Он снял с руки маленькие квадратные часики, протянул их соседу. — Лешка, положи пока. Приду — возьму. Там чего-то поднести надо, не побить бы.
— Давай. — Смуглолицый взял часы, мельком взглянул на них. — Ого, опять новые! А те куда дел?
— Поменял.
Захватив свернутые в трубку списки, он неторопливо прошел по просторному, заполненному ровным гудением моторов цеху.
Теплое утреннее солнце заливало асфальтированный двор. Легкий ветерок покачивал в клумбе пышные астры. С веселым звоном разбивались о каменный барьер фонтана упругие струйки воды.
Поравнявшись с клумбой, Заикин придержал шаг, развернул бумажную трубочку. На трех листах шел длинный перечень работников цеха. Список начинался с самого Пал Палыча. Заикин облегченно вздохнул, засвистел, толкнул на ходу бежавшую с деталями девушку в синей спецовке.
— Да ну тебя! — незлобиво огрызнулась девушка и загляделась вслед пареньку в темной шелковой безрукавке.
Белый оштукатуренный домик военизированной охраны находился у самых ворот. Заикин вошел в маленький кабинет и, ожидая, пока начальник охраны, белоусый, в защитной гимнастерке, Птицын кончит разговаривать по телефону, с независимым видом прислонился к стене.
На вытертом диване, занявшем почти половину кабинета, сидели двое: бритоголовый человек с полным, одутловатым лицом и узкими, словно сонными, глазами, и худой, длинный, как жердь, мужчина с большими залысинами. Заикин вспомнил: час тому назад эти двое ходили вместе с начальником по цеху. Ребята предполагали — комиссия. Бритоголовый, похоже, — главный: посолиднее, в хорошем костюме, коричневые сандалеты. У этого, с залысинами, пиджак поношенный, и держится он больно уж просто: согнулся, вертит в руках соломенную шляпу.
— Что у тебя? — кончил, наконец, телефонный разговор Птицын.
— Пал Палыч списки велел передать, — шагнул к столу Заикин.
— Давай.
Начальник охраны протянул руку, с нескрываемым любопытством посмотрел на молодого токаря.
Заикин повернулся, собираясь уйти, и невольно отступил назад.
Закрывая проход, в дверях стоял бритоголовый. Его узкие и, оказывается, вовсе не сонные глаза смотрели в упор.
— Юрий Заикин?
— Да, — отозвался токарь, чувствуя, как под этим спокойным, цепким взглядом по спине у него поползли холодные мурашки.
— Вы задержаны.
Бритоголовый сказал это негромко, без всякой угрозы, в руках у него ничего не было, и, тем не менее, Заикин сразу же понял, что ни бежать, ни сопротивляться смысла нет. Засыпался!
Бухалов начал допрос сразу же, как только приехали в милицию, не давая задержанному, как говорится, опомниться. Перед ним сидел восемнадцатилетний хлопец, не успевший еще, хотя бы в силу своего возраста, задубеть, стать матерым преступником. У тех на всякий жизненный случай, про запас, всегда имеются довольно убедительные увертки, доказательства и даже ответные наскоки. У таких, как Заикин, только что вставших на скользкую дорожку, такого профессионального «опыта» нет. Не успев ничего придумать, они страстно от всего отпираются, дают первые же пришедшие в голову и чаще всего путаные показания. Такие оговорки и путаница для ведущего дознание — благодатная почва. Они, как бумеранг, возвращаются к тому, кто его метнул. Припертый своими же показаниями, продиктованными инстинктивным желанием любой ценой избежать ответственности и при умелом сопоставлении исключающими одно другое, начинающий преступник падает духом, становится более откровенным. Иные, послабее, при первом же таком натиске сразу и признаются.
