— Бывает, — окончательно утвердился в своем сочувствии дежурный. Он выразительно пошлепал себя под круглым подбородком. — Под этим делом, наверно? Напьются и безобразничают.
— Конечно, — брезгливо поморщился Либензон, незаметно моргая высокому. Он наклонился к дежурному, доверительно понизил голос: — Куда тут на минутку можно?
— Как выйдете — налево, — охотно пояснил дежурный. — Во дворе.
— Пиджак я оставлю, ничего? — заботливо спросил Либензон.
— Конечно, чего тут, — успокоил младший лейтенант. — Я же здесь!
Поглаживая влажную шелковую тенниску, Либензон вышел; высокий и длиннорукий не шелохнулись.
Капитан Заречный, худощавый человек в клетчатой ковбойке, вошел в дежурную комнату, хотел что-то сказать и изменился в лице: на стуле Либензона висел только коричневый пиджак.
— Где третий, Федюнин?!
— Сейчас придет, товарищ капитан, — спокойно объяснил дежурный. — Вышел...
— Разиня! — уже из дверей крикнул Заречный.
В отделении тревожно захлопали двери, часто застучали сапоги.
Через полчаса в райотдел приехал майор Чугаев. Он прошел в комнату, куда поместили двух оставшихся преступников, теперь уже тщательно охраняемых, еще в дверях весело окликнул:
— А, старый знакомый! Здорово, Захаров.
Высокий человек в черном костюме нерешительно поднялся, вглядываясь в лицо опознавшего его человека. Серые холодные глаза оживились.
— Здравия желаю, гражданин начальник! Опять свиделись.
— Свиделись, Захаров, — засмеялся Чугаев. — Чего ж это ты так разменялся? Бывало, вооруженный грабеж, а теперь мелкое мошенничество? Не узнаю, Захаров!
— Что делать, гражданин начальник, — улыбнулся Захаров. — Пятый десяток, в мои годы лучше сто шестьдесят девятая, чем пятьдесят девятая — три...[5]
— А «завязать» не пора?
— Да, может, уже и пора, что-то часто срываться стал.
— Ну, в Саратове, положим, вы неплохо сработали, — подмигнул Чугаев.
— Уже знаете? — не очень удивился Захаров. — Да, там чисто прошло.
— Ты садись, Захаров, — разрешил Чугаев. — Разговор у нас долгий будет. Посоветуй вот, как Либензона взять. Промазали тут ребята.
— Мишу-то? — в голосе Захарова звучало почтительное восхищение. — Не возьмете, гражданин начальник. Это — артист!..
— Возьмем, — пообещал Чугаев.
На допросе Захаров подробно рассказал, как он после очередного освобождения из заключения познакомился в Новосибирске с Либензоном и тот соблазнил его верным заработком.
— Никого не грабим, — вдохновенно убеждал Либензон. — Доверчивые граждане отдают ценности добровольно, из рук в руки. Статья сто шестьдесят девятая — максимум три года, пустяк!
Затем в их компанию влился Перепелица — маленький угрюмый человечек. Механика аферы была необычайно проста: прибывая в город, Либензон под предлогом устройства на работу обходил несколько баз и трестов, узнавал фамилии и домашние адреса сотрудников. Все остальное совершалось быстро, напористо, и, обобрав двух, самое большее — трех человек, преступники немедленно уезжали в другой город.
Выждав некоторое время, Захаров сообщил даже адрес квартиры, где они остановились. Действовал Захаров наверняка: когда милиция приехала, комната на окраине была уже пуста: хозяйка дома показала, что Миша, как его все звали, заехал на такси, пробыл на квартире считанные минуты и уехал, пообещав вернуться вечером. Посредине комнаты валялись два раскрытых чемодана и саквояж с отрезом. Все, за исключением денег, было цело.
Не дали никаких результатов и другие оперативные меры — осмотр вокзала, аэропорта, автовокзала; ничего утешительного не принесли и запросы, посланные вместе с фотографиями Либензона в города, где он мог укрыться у своих родственников или знакомых. Обходительный молодой человек с манерами джентльмена и повадками крупного жулика канул словно в воду...
