На стеклянной полочке зеркала, в подвесном шкафчике, на раковине он увидел Катины кремы, духи, лосьоны с причудливыми названиями. Тут же висело ее полотенце, которое они вместе покупали в каком-то маленьком итальянском городке не то год, не то два назад. А шлепанцы были уже из Германии.
Апыхтин смотрел на все это, ни к чему не прикасаясь, как не мог прикоснуться к котлетам, которые Катя жарила перед самой своей смертью. Их съели оперативники, которые несколько часов искали по всей квартире следы убийц.
Не нашли.
Не выключая света в ванной, Апыхтин вернулся в комнату - там раздался телефонный звонок. Он постоял некоторое время, помедлил, но звонки продолжались, и он поднял трубку.
Звонил Осецкий. Как всегда - взволнован, нетерпелив, озабочен.
- Старик, ты как?
- Ничего, - ответил Апыхтин. - Нормально.
- Жив?
- Местами, - усмехнулся Апыхтин, поймав себя на ощущении, что разговаривать ему не хочется, неинтересно, и даже более того: он не вполне понимает собеседника, не вполне сознает, что говорит сам. И отделывался словечками короткими, непритязательными, которые можно истолковать и так и этак, которые можно вообще не произносить, и от этого ничего не изменится.
Да, Апыхтин как-то незаметно для самого себя смирился с мыслью, что ничего не изменится, как бы он ни поступил, что бы кому ни сказал. И эта вот покорная смиренность, похоже, больше всего озадачивала людей, которые его знали. Он выглядел спокойным, но потерянным, отвечал невпопад, и знакомые начали опасаться, как бы он не совершил какой-нибудь глупости.
- Местами - это тоже неплохо.
- А вы там как?
- Держимся, старик! - обрадовался Осецкий вопросу, на который можно отвечать не задумываясь, отвечать долго и отвлекать Апыхтина, выводить его из оцепенения. - Все прекрасно, старик! Никаких потрясений, так что ты не волнуйся, не переживай!
- Знаешь, Игорь… - Апыхтин помолчал. - Я не переживаю. Скажу тебе больше… Такое ощущение, что я уже и не могу переживать.
- Не говори так! - зачастил Осецкий. - Не говори! Пройдет, вот увидишь, пройдет!
- Как с белых яблонь дым?
- Вроде того, - брякнул Осецкий, не поняв, о каком дыме говорит Апыхтин.
- Надо же…
- Мы зайдем к тебе сегодня… Ты как?
- Заходите.
- Может, чего захватить?
- Захватите.
- В котором часу?
- Как соберетесь. - Апыхтину было совершенно безразлично, когда к нему зайдут заместители, да и придут ли вообще, что захватят с собой или ничего не захватят - это их дело.
- Ну пока, Володя! - Осецкий постарался придать своему голосу ту сложную интонацию, которая говорила бы о том, что он охотно навестит друга, но понимает, что у того беда и большой радости по поводу предстоящей встречи высказывать не следует, плохо это, грубо. И сумел все-таки удержаться на лезвии ножа, хотя Апыхтин начисто не заметил его усилий, его мастерства и чуткости.
- Пока, - ответил он и положил трубку.
Пройдя к Вовкиной комнате, Апыхтин остановился на пороге и долго бездумно смотрел на обнаженные вещи. Поправил стул, стоявший, как ему показалось, неправильно, бестолково. Прошел к окну, отдернул занавеску. Увидев проносящиеся внизу машины, некоторое время смотрел на них, и ни единой мысли, ни единого желания не возникло в нем.
- Так ты будешь все-таки на горе Троодос? - раздался сзади знакомый голос Кати.
Апыхтин замер, испарина мгновенно покрыла его лоб, и он начал медленно-медленно поворачиваться, в ужасе от того, что увидит через секунду. Но то, что увидел, было хуже ожидаемого - за спиной никого не было. Ни живой Кати, ни мертвой - никого. Хотя нет, слабая, прозрачная тень скользнула все-таки на фоне обоев - Катя виновато держала руку у горла, чтобы не огорчать его видом своей страшной раны.
Апыхтин перевел дыхание и, стараясь шагать бесшумно, чтобы не вспугнуть затаившиеся в квартире тени, только тени когда-то живых людей, двинулся к кухне. Он уже знал, как поступить, что сделать. И знал - ничто его не остановит, ничто не помешает совершить задуманное.
Когда он уже отходил от маленькой комнаты и впереди был проход на кухню, сзади раздался веселый Вовкин голос:
- Будет, будет! Он давно собирался на Троодос.
