И не потому Юферев частенько пребывал в подавленном состоянии духа, что не любил свое дело или же оно у него не получалось. Ни фига, дорогой читатель, получалось, и гораздо лучше, чем у других, которые неслись по жизни с горящими глазами и учащенным дыханием.
Получалось.
Но Юферев каждый раз этому искренне изумлялся. Такой вот он человек. А если и была в его глазах непреходящая удрученность, то это от ясного понимания - как бы он ни блистал в своей работе, ничегошеньки ему не изменить. Не уменьшится в городе убийств, грабежей, насилия, нисколько не уменьшится. На месте каждого срубленного отморозка немедленно, с какой-то колдовской неотвратимостью вырастали двое новых - еще жаднее, еще тупее, еще злобнее прежних. Смотрел ли он телевизор, вслушиваясь в вопли очередных провидцев с лживыми глазами, читал ли откровения очередных страдальцев за благо народное или в своем же кабинете слушал признания уличенного убийцы, его не покидало ощущение полной беспомощности - работала система воспроизводства криминального мира, работала мощно, безостановочно и, как он мог судить, весьма успешно.
Никакого просвета не видел Юферев, и не происходило ничего такого, что могло бы утешить его и пообещать хотя бы в далеком будущем слабую надежду на избавление.
Неожиданно прозвучавший телефонный звонок заставил его вздрогнуть.
- Капитан Юферев слушает.
- Привет, капитан. Рад слышать твой голос.
- Кто говорит?
- Фамилия моя Кандауров, а зовут Костей.
- Ну, здравствуй, Костя. - Юферев неожиданно поймал себя на том, что ему приятен этот звонок, что ему хочется поговорить с крутым авторитетом. Может быть, он и ждал его звонка?
- Что нового, капитан? - Голос у Кандаурова был улыбчив, но куражливости, обычного ерничанья не было, чувствовалось, что он озабочен, опечален, обеспокоен.
- Работаем, - коротко отозвался Юферев.
- Знаешь, капитан, я чувствую, что мы с тобой по одному делу работаем.
- Возможно.
- Не будь так сдержан, капитан. Мы оба делаем святое дело, следим за порядком в городе. И я не знаю, у кого успехов больше. А тут видишь, как нехорошо получилось. Это наш общий прокол.
- Значит, не твоя работа?
- Саша! Как ты мог подумать?! Ты же умный человек, покидай карты туда-сюда, потасуй колоду, и сразу все станет ясно - мне нанесен удар. Мне! Это же мой банк, ты прекрасно об этом знаешь. И я принял вызов!
- Я тоже.
- Есть успехи?
- Нет, Костя, успехов, - с неожиданной болью сказал Юферев. - Нет отпечатков, нет следов, нет вещественных доказательств… Ничего нет.
- Если будут… Поделишься?
- Сложный вопрос, Костя.
- Тогда, капитан, послушай, что я тебе скажу… Если найдешь этих ребят, отдай их мне.
- Зачем?
- У тебя ведь по-разному может получиться, - продолжал Кандауров, как бы не услышав вопроса Юферева. - Следствие, суд… Улики начнут исчезать, свидетели изменят показания, потом найдется состоятельный человек, и суд выпустит их под залог… Они, конечно, тут же слиняют… И тебе будет очень обидно. До слез. Отдай, капитан. Понимаешь… Должен быть порядок в городе. Если они от тебя умыкнут и обнаружатся где-нибудь на Канарских островах… Тогда каждый решит, что и ему можно вот так поступать. Я сделаю так, что никому не захочется таких заработков. Только высшая мера, капитан.
- Значит, это все-таки не ты, - как бы про себя пробормотал Юферев.
- Обижаешь, капитан.
- Больше не буду.
- Мы договорились?
- О чем? - Юферев сделал вид, что не понял предложения. Ему требовалось время, чтобы прикинуть последствия, чтобы не пришлось потом отходить от своего же обещания - этого он не любил, знал, что и Кандауров воспримет подобное как оскорбление. Произнесенное слово - это кирпич, уложенный в стену, это камень брусчатки, его нельзя уже вынуть, нельзя потревожить, иначе возникнет брешь в стене, в дороге, в отношениях.
- Повторить? - без раздражения спросил Кандауров, видимо, поняв причину заминки Юферева.
- Повтори.
- Хорошо… Наше общее с тобой дело - найти этих отморозков. Я обещаю - все, что буду знать… Поделюсь. И хочу, чтобы ты пообещал то же самое. Еще прошу… Если найдешь - сдай их мне. Тебе с ними не совладать. У тебя будут пропадать документы из сейфа, тебя отстранят от дела, начнется чехарда со следователями, отводы судей, потом пройдет много времени и многие даже забудут, за что их собирались судить. А когда вспомнят, отпустят под залог в десять миллионов или в сто миллионов… Это уже не имеет значения. И в тот же вечер они вылетят на Канарские острова… Кстати, как тебе понравились Канарские острова?
