Несколько лет назад Матвеев помогал решать задачи дочке, тогда ученице пятого класса. Когда дочка перешла в шестой класс, Матвеев уже готовил ее уроки с трудом, уровень их знаний сравнялся. Когда дочка стала семиклассницей, она уже не могла рассчитывать на помощь отца и сама изредка занималась с ним. «Сколько я из-за одних только квадратных уравнений горя принял — страшно сказать», — вспоминал Матвеев, Но после семилетки дочка поступила в акушерско-фельдшерский техникум, и Матвеев лишился репетитора.
И вот теперь Матвеев снова враждовал с кляузной цифирью, отчаянно размахивая при том руками и почесывая лысину.
Наконец Матвеев ушел. Токмаков побрился и направился к Баграту. Таня и накормит его завтраком, и выгладит рубашку.
В начале лета Токмаков послал письмо Баграту и Тане Андриасовым на Смоленщину.
«Живу в Европе, — писал Токмаков, — а на работу езжу через реку Урал в Азию. Строим здесь мощную домну. Таких домен еще нигде в мире не строили. Работаю прорабом на монтаже. Нужно считать, не зря Баграт нырял за мной на дно Немана и не зря Таня истратила на меня столько медикаментов. Плохо нашему брату саперу без саперной лопатки, а без своей собственной лопатки еще хуже. Плечо ведет себя хорошо, а когда начинает капризничать — стараюсь не обращать внимания, и тогда оно успокаивается. Так что здоровье у меня лучше, чем у многих других, хотя и хуже, чем у некоторых. Так говорит мой бригадир Пасечник, рисковый и отчаянный парень, тоже из разведчиков. Нужда в строителях большая, оба устроитесь хорошо. Город хотя и пыльный, но зеленый. Я и то подумываю — не бросить ли якорь в этой гавани, не довольно ли бороздить бурное житейское море? Жить на первых порах сможете у меня. Комната небольшая, но солнечная. Правда, далековато от стройки. Но не нам, фронтовикам, пугаться прогулок! Или забыли наши марши, да еще с полной выкладкой, да еще по болотам, когда сапоги хлюпали, а из голенищ при каждом шаге выплескивалась вода? Пересадки в Москве не бойтесь, есть комната матери и ребенка на Казанском вокзале. Крепко жму руки. Ваш Константин. Поцелуйте Сережку. Беру его на полное игрушечное довольствие. Приезжайте, а то одному мне тошно!»
Токмаков писал Андриасовым из Запорожья, из Тагила, из Кривого Рога и каждый раз звал на работу и жаловался на одиночество.
Письмо из Запорожья пришло в то время, когда Баграт строил себе дом. Он плотничал, один ворочал такие бревна, что мать Тани только ахала. Распоряжалась на стройке Таня, недаром она чертежница.
Письмо из Тагила пришло, когда Баграт работал в сельской кузнице молотобойцем. В тот послевоенный год у кузнеца в сожженной деревне дела хватало. Ни полосового, ни шинного железа не было, но за деревенской околицей стоял подбитый немецкий танк, и кузнецы «раскулачивали» его.
Токмаков звал Андриасовых и в Кривой Рог. Но разве можно было двинуться в путь с грудным Сережкой? Они решили посидеть на месте еще с полгода. В то время по соседству начали восстанавливать мост. Таня устроилась копировщицей в чертежное бюро, а Баграт стал подручным клепальщика. Он соединял разлученные войной берега того самого Днепра, который некогда форсировал, на котором наводил временные переправы.
Но когда пришло письмо из Каменогорска, Андриасовы собрались в дорогу.
Токмаков встретил их на вокзале, привез к себе в Новоодиннадцатый поселок, и некоторое время они жили одной семьей. Но вскоре Токмаков определил Баграта подручным к клепальщику Карпухину, и Баграту дали комнату ближе к стройке.
Токмаков часто не доходил до своего дома и застревал у друзей. Он привык уже к их заботам.
Сейчас Таня, выслушав его просьбу, лукаво улыбнулась. Когда рубашка была выглажена, она предложила:
— А может, пойдем все вместе? Сережке зверей покажем!
Токмаков замялся.
— Зачем вместе? — догадался Баграт. Вдвоем всегда веселее!
Уходя, Токмаков посмотрел в зеркало — глубоко запали глаза, очерченные темными кругами бессонницы, — и безнадежно махнул рукой.
Он так торопился, что оказался на шоссе, у развилки, на час раньше назначенного времени.
«А вдруг не придет? Буду я здесь торчать столбом целый час!»
