— А, старая знакомая! — окликнул ее Дымов. — Ну, где же ваши деревья? Почему холодок сюда не везете?
— А вы сами не видите? — Маша раздраженно показала на строительный мусор вокруг. — Тут сейчас ничего, кроме хвороста, не вырастет. Затопчут, дров наломают.
— В лесопитомнике, конечно, проще. Верно? — обратился Дымов к Плонскому, тот поспешно кивнул. — А вы вот в пыли, в грязи мне сквер подымите!
— Такую пыль только в глаза пускать удобно…
Громко щелкнула рулетка, так как иссякла ее тугая стальная спираль, и Маша внимательно, чтобы было куда девать глаза и руки, принялась скручивать ее обратно.
— Колючка! — Дымов не столько сердито, сколько удивленно посмотрел на Машу. Она выдержала его взгляд. — Вам бы кактусы сажать. Или шиповник. А помните, Плонский, как эта барышня нас тогда в лесопитомнике отчитала?
— Что же еще мне помнить? Только кто, когда, где и за что меня отчитал. А насчет сквера товарищ техник зеленого строительства права. Пылища, мусор — и зеленые насаждения. И так уж трещит мой баланец. Только зря деньги тратим…
— Пусть даже сотня деревьев погибнет, — упрямо возразил Дымов. — Но что это за убыток, если от него одна прибыль? Зелень к чистоте приучает, к порядку.
— Вам вот хочется где-то этим сквером похвастать, — оказала Маша, распаляясь, — А я из-за этого деревья своими руками должна губить. Это же не лунки, а могилы для них вырыли!
Маша сама испугалась своей дерзости, но именно поэтому старалась принять как можно более независимый вид — поправила клетчатую косынку, убрала прядь со лба.
— Колючая барышня! — повторил Дымов. — Но за это я вас ругать не хочу. Всегда заступайтесь за свои саженцы.
Маша почувствовала, что у нее покраснели не только щеки, но даже шея и уши.
— Вы ведь как рассуждаете? — продолжал Дымов раздумчиво. — Дымову нужен сквер, чтобы рапортовать: все, мол, готово к пуску, даже розы цветут на площадке. Есть, есть у нас такие фасадники. Как вы считаете, товарищ Плонский? — неожиданно спросил Дымов с усмешкой. Плонский переложил портфель из одной руки в другую и вытер лицо платком. — Плонский молчит — значит, я прав. Эти фасадники посадят перед новым домом табак или какие-нибудь другие цветы для некуря-щих, а мусор на дворе — выше второго этажа. Думаете, мне ваших саженцев не жалко? Жалко, милая барышня. Но ваши кусточки-цветочки всех моих нерях и растяп подхлестнут. Как розгами! Увидят сквер — зашевелятся. Все эти «отроги Южного Уральского хребта», — Дымов широким жестом обвел груды строительных материалов, — быстрее сроют, вывезут. Вот и помогите мне, крапива вы этакая!
Дымов ушел, вежливо попрощавшись. Он любил, когда с ним спорили, когда ему возражали. Плонский с портфелем под мышкой засеменил рядом, вытянув голову, докладывая о чем-то на ходу.
«Как девчонка!» — разозлилась на себя Маша; она все еще вертела в руках рулетку.
Все больше времени Маша уделяла скверу у новой домны. Она всегда находит повод, чтобы заехать сюда. А найти благовидный предлог, уговорить себя всегда легко, если очень хочется.
Сегодня Маша впервые поднялась на верхушку домны. Несколько маршей лестниц были еще без перил, но Маша смело подымалась первой.
— Я вперед пойду, — сказал Токмаков хмуро, отводя взгляд от стройных Машиных ног. — Между прочим, девушки у нас в брюках работают.
Маша, смущенная, оправила платье и пропустила Токмакова вперед. Теперь она подымалась, слыша позади себя дыхание Бориса.
Время от времени она смотрела вниз, где становились все более низкорослыми и приземистыми люди, где деревья, посаженные ею, превращались в кусты, кустики.
На пятнадцати ярусах одновременно, друг над другом, работали строители.
Рядом с мужчинами работали девушки. Они в комбинезонах и косынках, повязанных так, чтобы как можно меньше кожи оставить палящим лучам солнца. Косынки — единственное, что оставалось для девичьего кокетства. И девушки старались использовать эту маленькую возможность. В моде были самые пестрые, самые кричащие косынки.
Маша с уважением смотрела на девушек, работающих наверху.
Она завидовала их лихому равноправию, их независимости.
Иные монтажники расхаживали по балкам, иные стояли на каких-то уголках, где с трудом умещались обе ступни.
