Маша выбрала несколько молоденьких кленов.
— Опять желтые?
— Пожелтели — значит, все питательные вещества ушли в корни, в ствол. Запасы на будущий год.
— Ну, как знаешь. Тебя этому учили. Но если твои желтые не приживутся… Я ведь примеряюсь клены у той лавочки посадить. Где вы всегда с Андрюшей сидели. В прошлый вторник его годовщина отошла.
— Как же это я? — Маша всплеснула руками и тут же приложила их к пылающим щекам. — Все годы помнила. День Андрея!..
— Что же тебе, вечно печаль при себе держать? Когда сердце твое в одиночестве проживало — дело было одно. А сейчас памяти не хватило. Жизнь, она свое берет…
Уже давно скрылась за опушкой Василиса с саженцами на плече — желтые листья при каждом шаге покачивались за ее спиной, — а Машу все не оставляло ощущение неловкости или смутной вины.
Все эти дни вокруг нее кружились и падали листья, а на душе у Маши было по-весеннему радостно.
Ах, как она ждала сегодня утром звонка Кости. Голос в трубке прозвучал таким далеким, чужим. Она услышала фразы — спросил о самочувствии, что-то сказал о погоде. Ни одного ласкового слова. И встречи не назначил. Занят, говорит, так, что передохнуть некогда. Кран обрушился и сломал весь график. Конечно, сейчас ему не до встреч.
Жаль, вчера не набралась смелости и не поехала повидаться после работы.
Весь вчерашний вечер думала о нем. Ей хотелось знать, о чем Костя думает в это самое время. Она хотела видеть его усталые глаза.
Вчера вечером за ней заходили подружки. Звали ее погулять, посмотреть на закат.
Она отказалась от прогулки, осталась дома и решила посидеть вечер за книгой. Листала страницу за страницей, и не понимала смысла прочитанного.
Он ни разу не проговорился, что любит ее.
«А разве нельзя сказать все без слов?»
В последнее время Костя часто выглядит замкнутым. Это оттого, что он твердо обещал ей остаться в Каменогорске, а сейчас избегает разговоров о будущем.
Почему Костя не хочет довериться ей? Прямой разговор был бы гораздо легче и лучше, чем их нынешнее молчание.
Усталый, охрипший, носится где-то по стройке. Как бы ей хотелось помочь ему, когда он так тяжело работает, хотелось бы посмотреть ему в глаза, чтобы убедиться — он верит ей, знает, что она сможет ему быть самым близким другом…
Она была рада тому, что у нее и сегодня так много хлопот в лесопитомнике и в городе — настала осенняя страда, — что скорее пройдет время, которое ей нужно прожить до встречи с Костей.
Остаток дня Маша разъезжала по городу на стареньком «москвиче» — пикапе с деревянным кузовом. Всюду расселялись кусты и деревья, всюду за зелеными новоселами нужен был глаз и глаз. Там кто-то догадался выкопать лунки за неделю до посадки, они давно сохнут, выветриваются; земля, выброшенная из лунок, тоже высохла, и деревцам придется очень трудно. Там кто-то собрался высадить на узкой улице липу и ясень, а куда их с широкими кронами — на узкую улицу? А на какой-то окраине козы объели только что высаженные кусты. И Маша вспомнила: «Ну, как ваши козоустойчивые?»
По-прежнему предметом заботы Маши был доменный сквер. Трудно здесь выжить деревьям, кустам, травам. Они самоотверженно подставляют зеленую грудь дыму и копоти. Их обжигает зноем чугуна, который провозят в чашах по горячим путям. Их отравляет своим дыханием газ. Иные деревья погибают. Но садовники упрямо и прилежно поливают землю, смывают копоть с листьев, выкапывают ослабевшие растения и подсаживают менее прихотливые, более выносливые. И вот даже здесь, у подножья доменных печей, зеленели деревья, они оживляли ржавый пейзаж.
Вокруг новой домны царил хаос — беспорядочно громоздились железные конструкции, штабеля теса, кучи битого кирпича, щебенки, вся земля была изрыта.
Маше было ясно, что разбивать здесь сквер еще не время: газоны и цветники легко могли погибнуть. И работала она без всякого увлечения, даже с раздражением — противно делать что-нибудь вопреки здравому смыслу, только по прихоти начальства.
Когда Дымов в сопровождении Плонского появился на площадке, устланной черноземом, Маша сделала вид, что начальства не заметила, благо в руках рулетка и ее можно раскручивать очень долго.
