Она безразлично пожала плечами:
— Не знаю.
— Неудачная шутка, — объяснил я. — Конечно же, я имел в виду марку сигарет.
Она помрачнела и молча указала на серую коробку с надписью «Бетховен». Цена сразу бросилась в глаза, но все-таки я спросил:
— Сколько они стоят?
Теперь она посмотрела на меня откровенно враждебно, сжала губы и подняла сначала четыре пальца, а потом кулак. Я расплатился. Выйдя на улицу, остановился у витрины магазина, закурил одну бетховенскую сигарету и, размышляя над странными событиями этого дня, рассеянно наблюдал за людьми, гуляющими по площади. Что-то и здесь было не так. Вдруг я понял: давящая тишина. Прохожие, даже те, что шли, держа друг друга под руку, не обменивались ни словом.
Вдруг за моей спиной послышался детский плач. Обернувшись, я увидел молодую женщину с младенцем. Она взяла его на руки, и он тотчас успокоился.
— Какое милое у вас дитя, — сказал я.
Женщина вздрогнула, опустила ребенка в коляску, так что он снова заревел, и поспешила прочь.
Ну, это уж слишком! Я заметил молодого человека, поджидающего кого-то у ратуши, и подошел к нему, чтобы выяснить, что здесь происходит. Но когда я для начала сказал: «Погода нынче ничего», он отпрянул и поспешил скрыться за углом ратуши.
Тут мне вновь бросилась в глаза вывеска «МЭРИЯ».
Пойду спрошу у самого мэра, что здесь происходит, решил я.
В большом полутемном зале я увидел маленького печального человека, одиноко сидящего за длинным столом.
Я поздоровался и сказал:
— Я чужой в вашем городе. Можно задать вам один вопрос?
А про себя подумал: вдруг и он пустится наутек?
Но маленький печальный человек отвечал дружелюбно:
— Пожалуйста. Присаживайтесь.
— Что с вашими жителями? Почему они все молчат?
— Понимаете… в нашем городе некоторые темы запрещены, — вздохнул мэр.
— Можно узнать, какие? — осторожно расспрашивал я.
— О погоде нельзя говорить, — продолжал мэр печально, — о здоровье, о моде, о вещах и ценах. Гражданам запрещено рассказывать друг другу, какие у них красивые и талантливые дети, о дачах, о запасных частях для машины… и прочем таком. Если вас интересует, могу дать список — двадцать два пункта…
— Вполне безобидные темы! — удивился я. — Почему вы их запретили?
Мэр погрустнел еще больше.
— Мы соревнуемся с соседним городом. Хотели их обставить. Надеялись, что наши жители будут все заниматься наукой, интересоваться политикой, спорить о литературе и искусстве, философствовать. А они, — он развел руками, — видите сами… А какие убытки!
— Убытки?
— Огромные. Народ у нас несознательный. Сначала они никак не хотели умолкнуть. Пришлось ввести целую систему штрафов. Огромный штат контролеров. Естественно, расходы. Еще хуже стало, когда замолчали. Штрафы поступают, но очень мало. В основном за счет приезжих. Вместе с тем мы перестали получать доходы за пользование телефоном, почтой. Не звонят, не пишут писем, не ходят в гости. Я думал — это временное явление. Вот-вот заговорят. О науке, искусстве, философии, политике… — Он вздохнул.
— Разве нельзя было предвидеть того, что случилось в вашем городе? — Спросил я.
— Предвидеть? — Мэр почесал в затылке и значительно изрек: — Молодой человек! Запомните — ничего предвидеть нельзя!
— И что же вы теперь собираетесь предпринять?
— Да вот обсуждаем. Одни хотят упразднить весь список. Но… неудобно. Может быть, лучше по одному пункту. Например, здоровье. Болезни — тема, близкая к науке. Может, со следующего года снимем с нее запрет.
Я представил себе ближайшее будущее этого города. Стало как-то не по себе.
Я попрощался с печальным мэром и поехал домой.
