— Кроме того, — неожиданно добавил бармен, — с завтрашнего дня будет работать парикмахерская с девяти до двенадцати.
— Хорошо, но сейчас нам хотелось бы послать телеграмму в Буэнос-Айрес.
— Но ведь штурман сказал… Штурман сказал, сеньоры. Как же вы хотите, чтобы я? Я совсем недавно работаю на этом судне, — плаксиво добавил он. — Я сел в Сантосе две недели назад.
— Оставим вашу биографию, — сказал Рауль. — Вы просто покажете нам путь, по которому можно попасть на корму, или по крайней мере отведете нас к какому-нибудь начальству.
— Я очень сожалею, сеньоры, но мне дан приказ… Я тут новенький. — Увидев выражение лиц Медрано и Лопеса, он судорожно проглотил слюну. — Все, что я могу сделать для вас, — это показать туда дорогу, но двери заперты, и…
— Я знаю дорогу, которая не ведет никуда, — сказал Рауль. — Давайте, поглядим, она ли это.
Вытерев руки (кстати сказать, совершенно сухие) кухонным полотенцем с эмблемой «Маджента стар», бармен неохотно покинул стойку и пошел впереди всех к трапу. Он остановился у двери напротив каюты доктора Рестелли и открыл ее ключом. Они увидели очень простую и опрятную каюту, в которой красовалась огромная фотография Виктора-Эммануила III и карнавальный колпак, висевший на вешалке. Бармен пригласил всех войти, изобразив на лице услужливую мину, и тут же запер за собой дверь. Рядом с койкой в кедровой панели была едва заметная дверца.
— Моя каюта, — сказал бармен, обводя вокруг пухлой рукой. — У метрдотеля другая, по левому борту. Вы на самом деле?… Да, ключ подходит, по я предупреждаю, что нельзя… Штурман сказал…
— Открывайте сейчас же, приятель, — приказал Лопес, — и возвращайтесь подавать пиво жаждущим старичкам. И совсем не обязательно, чтобы вы рассказывали им об этом.
— О нет, я ничего не скажу.
Ключ повернулся два раза, и дверца медленно отворилась. «Разными путями сходят здесь в геенну огненную, — подумал Рауль. — Как бы все это не кончилось встречей с татуированным великаном Хароном со змеями на руках…» Он последовал за остальными по сумрачному коридору. «Бедняга Фелипе, должно быть, грызет кулаки со злости. Но он слишком юн для таких дел…» Рауль почувствовал, что кривит душой, что только извращенное удовольствие заставило его лишить Фелипе радости участвовать в таком приключении. «Мы поручим ему что-нибудь другое в порядке компенсации», — подумал он, испытывая легкие угрызения совести.
Они остановились, дойдя до поворота. Перед ними было три двери, одна приоткрытая. Медрано распахнул ее настежь, и они увидели склад с пустыми ящиками, досками и мотками проволоки. Кладовая не сообщалась ни с каким другим помещением. И только тут Рауль вдруг сообразил, что Лусио не присоединился к ним в баре.
Из двух других дверей одна была заперта, а вторая вела в коридор, освещенный лучше, чем тот, по которому они пришли. Три топора с выкрашенными красной краской топорищами висели на стенах, и коридор упирался в дверь, на которой значилось: GED ОТТАМА и более мелкими буквами П. Пиккфорд. Они вошли в довольно просторное помещение, заставленное железными шкафами и трехногими табуретами. При виде их какой-то человек изумленно поднялся и отступил на шаг. Лопес безуспешно попытался заговорить с ним по-испански. Затем по-французски. Рауль, вздохнув, задал ему вопрос по-английски.
— А-а, пассажиры, — сказал человек в синих брюках и красной рубахе с короткими рукавами. — Здесь нельзя ходить.
— Простите за вторжение, — сказал Рауль. — Мы ищем радиорубку. У нас очень срочное дело.
— Здесь нельзя пройти. Вам надо… — он быстро взглянул на дверь слева. Медрано оказался там на секунду раньше.
— Sorry [62], — сказал он, сунув руки в карманы брюк и дружески улыбаясь. — Понимаете, нам надо пройти. Сделайте вид, что вы нас не заметили.
Тяжело дыша, матрос отступил, чуть не столкнувшись с Лопесом. Они прошли и закрыли за собой дверь. Дело начинало принимать интересный оборот.
«Малькольм», казалось, состоял из одних коридоров, и от этого у Лопеса даже возникло что-то вроде боязни замкнутого пространства. Они дошли до первого поворота, не увидев ни одной двери, как вдруг услышали звонок, похожий на сигнал тревоги. Он звенел секунд пять подряд, чуть не оглушив их.
