Эти слова принадлежат Виктору Васильевичу Филатову, кандидату искусствоведения, участнику всех реставрационных работ в Звенигороде.
- Всю северную стену когда-то занимала огромная композиция, - продолжает Филатов. - От нее осталось несколько фрагментов. Вот группа плачущих женщин. Горе, печаль… Сколько матерей и жен оплакивали тогда, в годы нашествий, своих сыновей, мужей, полегших на поле брани! Наконец, на хорах раскрыты «полотенца». Они украшены кругами с орнаментами, повторяющими очертания растений, лепестков. По низу «полотенца» шла бахрома. Подобных рисунков в творчестве Рублева мы не знали…
Как известно, техника фрески требует письма сразу по сырой штукатурке. Краски накладываются быстро, мазок резкий, уверенный, ничего нельзя изменить после удара кисти. Роспись застывает вместе со штукатуркой, так что работу можно только сколоть, не исправить. К приезду на Городок, ко двору князя Юрия, Рублев готовился зимой; с мая по сентябрь ему предстояла (говоря современным языком) «сезонная» работа. Сколько души, внутренней силы вкладывал он в размышления свои перед переездом в Звенигород, размышления долгими вьюжными вечерами, под стоны радонежских сосен. Эти раздумья были необходимы, чтобы летом, на лесах Успенского храма, повторить свои живописные «галлюцинации», справиться с влажными каменными массами сводов и столпов, расцветить, одухотворить это сурово-отчужденное пространство собора.
Кринка квасу, лук и хлеб на обед, каша с конопляным маслом на ужин. По уставу русских монастырей мяса - никогда, даже на пасхальную седмицу, а при говенье - без молока, без рыбы. Для Рублева строгости монастырской жизни не были натужно придуманными ограничениями, узостью оскопленного сознания. Художник, вместе с Епифанием, Прохором с Городца, Даниилом Черным, старшим своим другом-изографом, принимал трудные стези добротолюбия.
У времени был собственный колорит, и Рублев был сыном своего века.
Холоп относил на поварню обезглавленных петухов, на заречном лугу бабы скирдовали сено, по оврагам зрели орехи, но для Рублева, старообразного истощенного художника, лето, красное русское лето с его тысячами красот, благ и сказочных, радостных подробностей замыкалось лесами Успенского на Городке храма. Потому что крались вдоль речных крутояров татарские конники, потому что рыдала вдова, оплакивая обезглавленного врагами мужа, потому что искусство, живопись вносило гармонию в разрозненность жизненных впечатлений, выявляло суть времени - его, Рублева, эпохи.
Рублев был подвижником искусства. Он передал становление национального самосознания, расцвет духовных сил русского человека после победы на Куликовом поле, показал красоту просветленного ума, стойкость свободной воли.
Мастера Древней Руси, как правило, не обозначали своих работ. Если бы не летописи, мы не знали бы и сейчас имени Рублева. Каким же подлинным величием обладали прежде жившие мастера, что считали себя недостойными оставлять имя свое на созданных ими иконах и фресках. Они не думали о славе, о своем имени для искусства.
Километр отделяет собор на Городке от собора Саввино-Сторожевского монастыря, тесно связанного опять-таки с именем Юрия Звенигородского. Километр пути и два десятилетия времени.
Князь Юрий в согласии с духом эпохи хотел видеть у себя в уделе процветавшую обитель. На дозорной горе Сторожи еще в 1377 году возник монастырей. Князь просил у Сергия Радонежского настоятеля. Тот прислал любимого ученика Савву, которого Юрий знал и глубоко уважал. При Савве монастырь, что на Сторожах, оброс деревянными постройками, а в 1423 - 1425 годах в нем была поставлена соборная церковь (исследователи называют и более раннюю дату - 1404 - 1405 гг.).
Белокаменный собор этот сродни Успению на Городке, хотя кладка его, украшения стен проще. Он монументальнее, аскетичнее. Саввин Рождества Богородицы собор с его тяжелым объемом, грузным белокаменным барабаном, с резными лентами фриза сейчас производит - более, чем Успенский храм, - впечатление старины, в нем читается какая-то даже усталость от тяжести камня на его плечах. Мне всякий раз напоминает он Георгиевский собор города Юрьева-Польского, напоминает приземистостью, грубой, какой-то крестьянской кладкой белого камня, блоки которого вот-вот разойдутся, как тесто, по сторонам. Следы теплых человеческих рук, мастеров-артельщиков, будто отпечатаны па стенах этих убеленных, как былые витязи, храмов. Реставрация Рождественского собора, законченная в 1972 году, показала новые качества памятника: он помолодел, как-то повеселел.
