Эдмонд, напротив, приходил всякой день, поутру и вечером, и если портрет мало подвигался вперед, зато любовные объяснения шли гораздо скорее, так что страсть их возрастала с каждым днем.
Читателю, вероятно, известно по опыту, что влюбленный часто принужден бывает придавать большой вес своим клятвам и что для этого нет лучшего средства, как брать ручку своей любезной, прижимать ее к сердцу и к губам; известно также, что электрическое начало влечет сердце к сердцу, уста к устам, а в такие минуты, разумеется, невозможно сидеть перед станком и рисовать портрет.
Однажды случилось, что Эдмонд стоял вместе с Албертиною у окошка и, чтоб придать, как было сказано, больше весу клятвам своим, он прижимал ее к сердцу, покрывая поцелуями руки прелестной девушки.
В тот же час и в ту же минуту титулярный советник Тусман проходил мимо с «Политическою мудростию» и другими переплетенными в пергамент книгами в кармане, в коих заключалось полезное вместе с приятным; и хотя час присутствия скоро должен был ударить, однако он, выступая вприпрыжку, не мог удержаться, чтоб не взглянуть на окна своей невесты.
Как будто в облаке увидел он Албертину с Эдмондом и хотя не мог ничего хорошенько различить, однако сердце у него сильно билось, сам он не знал отчего. Какой-то чудный страх внушил ему сделать необыкновенную выходку, а именно: войти в дом коллежского асессора прямо в комнаты Албертины.
Когда он вошел, Албертина явственно произносила сии слова: «Так, Эдмонд, клянусь любить тебя вечно, вечно!». Говоря это, она прижимала к груди своей счастливого Эдмонда.
Титулярный советник невольно сделал несколько шагов и остановился посреди комнаты, как будто на него нашел столбняк.
В упоении счастия любовники не слыхали ни печального скрипения сапогов Тусмана, ни его тяжелых шагов и не замечали, что он стоит посреди комнаты.
Вдруг кто-то закричал фистулою: «Но, девица Албертина…»
Испуганные любовники бросились в разные стороны — Эдмонд к своему станку, Албертина в кресла.
«Но, — сказал титулярный советник, переводя дыхание, — но, девица Албертина! Скажите, что с вами делается? Во-первых, вы вальсируете по ночам с молодым человеком, которого я не имел чести знать, а теперь, среди бела дня! О правосудное небо! Так ли должна вести себя невеста?»
«Невеста! Кто невеста? — вскричала Албертина. — О ком вы говорите, сударь, о ком?»
«О вас, небесное создание, — сказал Тусман, — о ком же другом? Разве батюшка ваш не обещал мне давным давно этой милой ручки, которую и в сердцах мне хочется расцеловать!»
«Г. титулярный советник! — воскликнула Албертина в досаде. — Вы, верно, уж успели побывать в трактире, который так часто посещаете, если верить батюшке, или вы помешались: быть не может, чтоб отец мой обещал вам мою руку».
«Девица Албертина! — молвил Тусман. — Вы меня давно знаете; я всегда был человеком трезвым, благоразумным и не заслуживал ваших упреков ни в пьянстве, ни в помешательстве. Милая девица! Соглашаюсь смотреть сквозь пальцы на это приключение и никому об нем ни полслова! Прощаю и забываю все! Но вспомните, прелестная моя невеста, что вы сами дали мне слово в час полуночи, из окошка ратуши и несмотря на то, что в ту же ночь вальсировали с молодым человеком…»
«Ну не видите ли, что вы завираетесь, как человек, вырвавшийся из желтого дома! — сказала Албертина. — Подите, подите! Мне страшно при вас! Ступайте, говорю я вам! Оставьте меня!»
Слезы в три ручья потекли из глаз несчастного Тусмана.
«Боже мой! Боже мой! — воскликнул он. — И это говорит мне моя невеста! Нет, я не выйду, пока вы не отдадите мне справедливости».
«Ступайте!» — закричала Албертина задыхающимся голосом, убегая на другой конец комнаты.
«Нет! — отвечал титулярный советник, — следуя правилам «Политической мудрости» Томазиуса, я должен остаться, должен быть здесь до тех пор…»
Он хотел при этих словах подойти к Албертине.
Взбешенный Эдмонд сидел все время перед станком, бродя кистью по полю картины; наконец, потеряв терпение, он вскричал: «Проклятый сатана!», бросился на Тусмана, мазнул его по лицу три или четыре раза кистью, обмоченною в зеленую краску, и, отворив дверь, пустил его по лестнице, как из лука стрелу.
