Вячеслав Тихонов - страница 11

…И другие официальные лица

…И другие официальные лица

Ведь это действительно целое колоссальное событие в жизни нашего общества, нашей общей жизни — вот это появление Штирлица. Его невозможно объяснить как-то элементарно, понимаете. То есть ну трудно сказать… Вот Вячеслав Васильевич, поднапрягшись, замечательно изобразил патриотический подвиг советского разведчика, который проник в стан врага. Что-то там совершенно другое было и волновало души людей. Какая-то большая тоска, какая-то вот общенародная тоска — жить в чужом облике. В частности, в облике такого постоянного строителя коммунизма и постоянного строителя какого-то неизвестного, но светлого будущего. Вот это мужество сохранения личности в условиях враждебного окружения. А я хорошо помню, как я действительно всех этих стукачей-комсомольцев воспринимал как враждебное окружение, ну просто враждебное окружение. Меня никогда не привлекало сесть где-нибудь в окошке лет на пять и смотреть перед собой из этого окошка в каком-нибудь галстуке, накрахмаленной рубашке и с комсомольским значком. Хотя я понимал, что это, вероятнее всего, так сказать, выгодно и дает надежды на какие-то неведомые перспективы. Но противно! Не хочется! И вот это вот ласковое ощущение того, что все равно можно остаться человеком в любой одежке, даже в столь отвратительной, как эсэсовский мундир. Вот что-то там такое вот было, что ужасно располагало людей. И что сделало Штирлица очень странным народным героем. Странно, да, как вот там какой-то, допустим, шпион в гитлеровской форме может стать народным героем. А Штирлиц стал народным героем.

Фронт в тылу врага

И очень интересно: у нас же первая, так сказать, реакция на то, что какой-нибудь персонаж стал народным героем, — это появление анекдотов. И такие были очаровательные смешные анекдоты про Штирлица. Очаровательно смешные. И я все пытался их рассказать Вячеславу Васильевичу… Он был человек по природе своей с огромным юмором. Я вам сейчас вот расскажу вещи такие, которые он очень ценил. И вот он никак не включал свой, значит, «аппарат иронии», да, по отношению к Штирлицу, ну не включал, и все. Я ему говорю: «Вячеслав Васильевич, ну, послушайте, какая прелесть, какая вообще чудная, дивная прелесть! Значит, пришел Штирлиц, открыл сейф и вынул из сейфа записку Мюллера. Мюллер кричал и сопротивлялся». Он так на меня смотрел, смотрел… и говорит: «Ты знаешь, я был о тебе значительно лучшего мнения. Неужели это смешно?» Я говорю: «Ну а че, очень смешно. Вытащил записку Мюллера… Тот кричал, сопротивлялся. Очень смешно». Он говорит: «Ну, что еще?» Я говорю: «Ну как, ну выдающиеся вещи есть. Штирлиц писал шифровку в Центр, из окна дуло. Штирлиц закрыл окно, дуло пропало». Я просто умирал, как мне было весело… Ни малейшей улыбки, ничего.

Фронт в тылу врага

Фронт за линией фронта

Фронт без флангов

Поразительные вещи… Как-то у нас вот сложились такие отношения, что он доверял мне совершенно поразительные вещи. И в частности, когда были перерывы на «Булычове», мы сидели, чего-то ели, какие-то сосиски, в павильоне. Он говорит: «Слушай, я тебе привез два портфеля… вот ведь какая интересная штука…». Я говорю: «Какая?» Он говорит: «Мне одна женщина каждый день пишет по огромному письму, начиная с, по-моему, с 52 или 53 года. Каждый день по огромному любовному и человеческому письму. Потому что, как и во всякой любви, так сказать, какой-то период страсти прошел, он перешел в период дружбы, уважения, понимания». И вот она каждый день ему писала исключительной вообще искренности, доверчивости и литературного таланта письма. Он их никому не давал читать, а вот мне он дал прочитать несколько ее писем.

Фронт за линией фронта

И тогда же рассказал невероятно смешную вещь, которая заключалась в том, что ЕГЭ тогда не было, но время от времени Министерство образования тоже как бы показывало, что оно идет в ногу со временем, а не просто, так сказать, отсыпается на старинных гимназических уставных документах. И вот оно тогда ввело такое общесоюзное сочинение. И вот в общесоюзном сочинении все сочинители писали сочинение про экранизацию Бондарчуком романа Льва Николаевича Толстого. И тема была такая: «Какая сцена из Толстого в фильме Бондарчука тебя потрясла больше всего?». И школьники всего Советского Союза писали, какая сцена… И одна девочка написала гениально, ну просто гениально: «Мне так невероятно понравилась сцена, когда Наташа танцует со Штирлицем». Это был просто превосходный итог, комбинированный итог погружения в сознание народа артиста Вячеслава Васильевича Тихонова. Сцена, когда Наташа танцует со Штирлицем.