Вячеслав Тихонов - страница 10
Они сражались за Родину
Они сражались за Родину
Ну смешно было на этих съемках. Вот на этих съемках я впервые услышал имя Штирлица, и услышал его тоже очень интересно. Я собирался предложить еще одну роль Вячеславу Васильевичу. И я его спросил: «А куда привезти сценарий?» Он говорит: «Ну, привези его на студию Горького. Я там буду на первом этаже сидеть в окошке». Я говорю: «Как в окошке?» — «Ну да, на первом этаже буду сидеть в окошке и смотреть, значит, перед собой». Я говорю: «А чего это вы будете сидеть в окошке на студии Горького?» Он говорит: «Я там лет теперь пять сидеть буду». Я говорю: «А почему это вы будете сидеть в окошке лет пять на студии Горького?» Он говорит: «Ну вот я согласился играть одного… Он, конечно, как бы русский разведчик. Но он, конечно, большой эсэсовский чин. Я буду сидеть в этом окошке в эсэсовской форме и смотреть перед собой. Ты бы знал, как мне это отвратительно». Я говорю: «Что?» Он говорит: «Эсэсовская форма». Я, говорит, помню до сих пор, как мне отвратительна эта эсэсовская форма. Я говорю: «А чего вы тогда пять лет будете сидеть в том, в чем вам сидеть отвратительно? Ну, откажитесь». Я же не знал ничего. Он говорит: «Как я могу отказаться? Как я могу отказаться? Это мне Таня Лиознова подсуропила». Я говорю: «Чего?» — «Ну вот Штирлица Таня подсуропила. А Таня — мой товарищ по институту, ну как я могу отказать Тане, своему хорошему, очень нежному товарищу по институту, которого я бесконечно люблю? Поэтому я пять лет буду сидеть вот в эсэсовской форме».
Семнадцать мгновений весны
Вячеслав Васильевич так вот вошел в одну из самых главных и зрелых ролей своей жизни. Потому что так, как он сыграл Штирлица… То есть у меня даже такая странная мысль, что для него поп Павлин был такой изначальной, что ли, площадкой для такого рода персонажей, которые как бы всю жизнь должны провести в чужом облике. Вот там чувствовалось это. Чувствовалось, как Тихонов проводит свою жизнь и живет в чужом облике профессионального богослужителя. А тут, значит, как бы этот знаменитый Штирлиц, который Штирлиц — Тихонов, вынужден прожить жизнь в абсолютно чуждом ему облике. Ну, как ни странно, дальше выяснилось, что Штирлицу очень идет, очень к лицу… Дико сказать, да! Действительно, дико идет же Вячеславу Васильевичу этот эсэсовский мундир, и он в нем себя совершенно естественно, хорошо ощущает и чувствует. Постольку, поскольку дальше уже пошли в ход совершенно другого качества свойства, артистические свойства личности Вячеслава Васильевича быть естественным и органичным при любых обстоятельствах, в которые может поставить его жизнь.
Семнадцать мгновений весны
Я посмотрел первый раз «Штирлица» в санатории в каком-то. Странно. Я никогда вообще не бывал в санаториях. А тут каким-то образом меня занесло не то на пять, на шесть дней в сочинский санаторий, и я там вместе с отдыхающими посмотрел какую-то серию «Штирлица». И на меня такое прекрасное впечатление произвел Вячеслав Васильевич. И я сразу понял, чем именно он меня захватил не только как зрителя, но и как режиссера. Я вдруг увидел, как с годами он становится красивее и красивее. Как с годами его черты, его волшебные, ненормально прекрасные черты его аристократического лица вдруг обретают какие-то дополнительные нотки такой мужественной, упрямой сопротивляемости неумолимо движущейся жизни. Он был замечательно красив. И я тут же, просто в этот же вечер, набрал номер телефона, позвонил ему и сказал: «Вячеслав Васильевич, вообще замечательная работа, замечательная картина. Вам дико идет эсэсовский мундир». Что ему ужасно не понравилось сразу, он сказал: «Тоже нашел за что похвалить». — «Нет, я звоню по другому поводу. Я вам звоню по поводу того, как вам идет, так сказать, возраст. Как он идет вам на пользу даже внешним параметрам вашего лица. Оно становится прекрасным». Он опять такую выдержал паузу и сказал: «Лучше бы оно было менее прекрасным, а возраст был все-таки помоложе. Лет на десять-пятнадцать. Ну, спасибо тебе, спасибо тебе за то, что ты меня хвалишь за то, чему я порадоваться не могу».
