Вячеслав Тихонов - страница 13
Белый Бим Черное Ухо
Белый Бим Черное Ухо
Белый Бим Черное Ухо
У Вячеслава Васильевича была очень драматичная и очень трудная жизнь в годы перестройки…
Белый Бим Черное Ухо
Был трудный длительный период последних лет жизни, когда он ничего не говорил публично. Но внутренне он не принял ничего из того, что все называли периодом перестройки и демократизации. Ему было глубоко отвратительно все то, что произошло на Пятом съезде. Глубоко отвратительно, когда оскорбляли его друзей, с которыми он провел всю свою жизнь, когда говорили какие-то жуткие непонятности по поводу того, как прекрасно теперь будет устроена кинематографическая жизнь, когда удастся как бы в кратчайшие сроки сгондобить и отправить на тот свет Сергея Федоровича Бондарчука, Станислава Иосифовича Ростоцкого… Съезд был очень такой решительный. Такой немыслимо брутальный съезд… Ничего этого ему не хотелось, ему не хотелось абсолютно ничего из того, что там говорилось. Больше того, он ощущал все это как глубочайшее хулиганство, настоящее хулиганство, и не только словесное, а такое настоящее человеческое хулиганство. Вся его природа, вся его натура того самого великого аристократа из ремеслухи была против, была категорически против.
ТАСС уполномочен заявить…
И я позвонил ему однажды уже вот в эти годы и сказал: «Вячеслав Васильевич, предложение у меня есть». — «Какое, Сережа?» Я говорю: «Приходите во ВГИК. Я сейчас набираю актерско-режиссерскую мастерскую. Я буду вести режиссеров, а вы будете вести актерский курс. Более авторитетного педагога не может быть». И я понимал, что я ему говорю то, что ему должно было очень понравиться, потому что он в этот момент обретал полную творческую свободу быть тем, кто есть он, и передать это чувство своей свободы ребятам, которые придут учиться. И вдруг я слышу в трубку: «Нет, Сережа, спасибо. Я не пойду». Я говорю: «Почему, почему, Вячеслав Васильевич?» Я уж не знаю, как тут он уже сдержался и не сказал «по кочану». Он сказал: «Я болею, я болею… Y меня дача, которую мне жутко тяжело содержать. V меня семья и дочь, которую я очень люблю, люблю больше собственной жизни. И я хотел бы потратить время на то, чтобы у нее все хорошо сложилось. Вот на это я хотел бы потратить время. А вот такие, что ли, общественные цели всеобщего благоденствия перестали меня интересовать». И я понял, что с Вячеславом Васильевичем произошло что-то невероятное, что-то просто невероятное. Потому что из уст Вячеслава Васильевича было невозможно услышать такое. Тем не менее я это услышал.
ТАСС уполномочен заявить…
По-моему, только один человек во время этого великого затворничества проявил себя исключительно по-человечески, исключительно понимая, с кем, с каким человеческим материалом он имеет дело. Это опять вгиковский товарищ, вгиковский сокурсник, Эльдар Александрович Рязанов, который предложил ему роль. Я даже ее не назову, эту роль. Грешно как-то называть это словами. Но предложил ему роль, которая соответствовала его душевному состоянию в это время. Вот, может быть, этой ролью и завершился великий артистический путь великого народного артиста Советского Союза. А он по-настоящему артист Советского Союза, их мало на самом деле. Я знаю, что Лена Ульянова — дочка Михаила Александровича Ульянова — создала такой удивительно правильный и редкий фонд. Ее фонд, посвященный памяти отца, называется «Народный артист Советского Союза». Он помогает тем немногим великим мастерам российского искусства выжить в этих нечеловеческих условиях демократизации и прогресса дальнейшего, в этих странных, придурочных условиях глобального евроремонта России, в котором она совершенно не нуждается. Я, кстати, тоже участвую в этом фонде. Надеюсь, что мы ну что-то сможем сделать для этих людей.
Убить дракона
Поразила меня история ухода Вячеслава Васильевича. Сначала было какое-то двойное чувство у меня. Я понимал, что у него очень трудное психологическое состояние, очень взрослый возраст, и потом очень нехорошие такие звоночки оттуда были, про один из которых я услышал по телевизору. Он настолько меня поразил опять жизнеспособностью Вячеслава Васильевича, что я думал, что он будет жить вечно. А звоночек… звоночек был ужасный — это был микроинсульт. Ночью его посадили в «скорую помощь», привезли в какой-то госпиталь, который был неподалеку от дачи. А это оказался военный госпиталь. И там ночью он сидел, плохо соображая, что происходит. И регистраторша задавала ему вопросы. Он сидел так. Военный госпиталь. Она говорит: «Фамилия». Он говорит: «Тихонов». — «Имя, отчество». — «Вячеслав Васильевич». — «Воинское звание». — «Оберштурмбаннфюрер СО». Сказал он это, когда ему было очень и очень плохо. Но тем не менее он это сказал. Он это сказал… И вот когда все это произошло, меня поразило колоссальное равнодушие всех как бы людей, которые составляют этот странный термин «общественность России, политическая элита» и тому подобное. Ну, во-первых, пришло очень мало народу, неожиданно мало пришло народу на похороны, на гражданскую панихиду к Вячеславу Васильевичу. Кинематографистов совсем мало. Я помню только заплаканное лицо Досталя Володи, который начинал «Войну и мир» как помощник режиссера, а уже через два года стал вторым режиссером этой огромнейшей постановки, и жизнь которого, так сказать, сформировалась на «Войне и мире», и которого уход Вячеслава Васильевича сразил просто чрезвычайно. Коля Губенко, который был рядом. Ну, актеры старшего поколения, несколько человек, среди которых были люди, которые широко осеняли себя и портрет его крестом… И там пытались изобразить какую-то нечеловеческую скорбь… Но я с удивлением заметил, что на этих похоронах не было никого из власти предержащей. Не было никого из наших руководителей страны, руководителей Москвы. Были какие-то заместители заместителей, с неясными целями пришедшие, по неясному поводу. Вокруг очень одинокого гроба Вячеслава Васильевича самым немыслимым павловским шагом ходили бойцы кремлевской охраны с примкнутыми штыками. С одной стороны, все носило характер величайшего почтения к ушедшему великому мастеру, а с другой стороны, характер немыслимого равнодушия, просто немыслимого равнодушия. А ведь это был, может быть, лучший, самый лучший член всех наших семей, живущих здесь, в России…
