только во имя нормы. При Империи «дела против мафии» лишь венчаются победой мафии, которая судит, над той мафией, которая судима. Здесь Право стало таким же оружием, как всё остальное во всеобщем распространении враждебности. И хотя тенденция в том, что Блумы больше не могут взаимодействовать или мучить друг друга иначе, чем пользуясь языком Права, сама Империя не питает особой любви к этому языку и использует его лишь по случаю, в подходящих обстоятельствах; и даже тогда в глубине она продолжает говорить на единственном знакомом ей языке: языке эффективности, эффективного возвращения ситуации к норме, производства общественного порядка, хорошего функционирования Машины в целом. Тут выходят вперёд две фигуры, как всегда особенно близкие такому суверенитету эффективности в силу схожести своих функций: это легавый и врач.
примечание ε: «Закон должен употребляться просто как одно из видов оружия в арсенале правительства, и в этом случае представлять не что иное, как пропагандистскую обложку для избавления от нежелательных элементов общества. Для большей эффективности действия правовых инстанций стоит подкреплять максимально осторожными военными усилиями» (Фрэнк Китсон, «Операции низкой интенсивности: подрывная деятельность, восстание и миротворчество», 1971).
55 Гражданин есть всякий, достигший такого уровня этической нейтрализации и приглушения, который совместим с Империей. Различия здесь не полностью запрещены, то есть до тех пор, пока они разворачиваются на фоне общей равноценности. Вообще-то различия даже служат простейшим элементом в имперском управлении идентичностями. Если современное Государство царствовало над «феноменальной республикой интересов», можно сказать, что Империя царствует над феноменальной республикой различий. И под этот депрессивный маскарад отныне ЛЮДИ и устраняют всякое выражение форм-жизни. Так имперской власти удаётся избегать собственной персонификации: потому что она и есть персонифицирующая власть; одновременно это власть тотализирующая: потому что сама же и индивидуализирует. И здесь мы имеем дело не столько с индивидуальностью и субъективностью, сколько с индивидуализациями и субъективациями, временными, одноразовыми, разборными. Империя есть свободная игра симулякров.
примечание α: Единство Империи достигается не какой-то формальной надстройкой над реальностью, а на самом базовом, на молекулярном уровне. Единство Империи – не что иное, как всемирное единообразие приглушённых форм-жизни, которое производит союз Спектакля и Биовласти. Единообразие скорее переливчатое, чем пёстрое, сотканное из безусловных отличий, но отличий по отношению к норме. Нормализованных отличий. Статистических погрешностей. При Империи ничто не запрещает быть немного панком, слегка циником или практиковать умеренный БДСМ. Империя терпит любые прегрешения, пока они остаются в формате soft. Здесь мы имеем дело уже не с тотализацией, априори волюнтаристской, но с атомарной калибровкой субъективностей и тел. «Чем более анонимной и функциональной становится власть, тем больше индивидуализируются те, над кем она отправляется» (Фуко, «Надзирать и наказывать»).
примечание β: «Весь населённый мир, как во время праздника, отложил в сторону оружие – бремя прошлого – и вольно обратился к красоте и радости. Всякое иное соперничество среди городов прекратилось, и все они соревнуются только в одном: чтобы каждый из них явился самым прекрасным и приветливым. Все они изобилуют гимнасиями, водоёмами, пропилеями, храмами, мастерскими, училищами. Так что с полным правом можно сказать, что весь населённый мир словно бы вновь вернулся к здоровью после долгой болезни. […] весь мир красуется, словно сад. Дым, поднимающийся от равнин, и сигнальные огни союзников и врагов исчезли, словно ветер унёс их по ту сторону земли и моря. Вместо этого явились радующие зрелища и несчётные состязания. […] И только те, кто живёт не под вашей властью, – если такие ещё есть, – вправе сожалеть о благах, которых они лишены» (Элий Аристид, «Похвала Риму», 144)>44.
56 Отныне гражданин означает: гражданин Империи.
