Введение в гражданскую войну - страница 20
52 На первый взгляд, Империя кажется пародией на воспоминания обо всей, ныне застывшей, истории «цивилизации». Но это впечатление не лишено некой интуитивной правдивости: Империя – это действительно последняя остановка цивилизации перед концом её маршрута, последняя фаза агонии, когда все образы из покидающей её жизни проплывают перед ней.
523 После того как либеральное Государство вывернулось наизнанку и стало Империей, из мира, разделённого Законом, ЛЮДИ перешли в поляризованное нормами пространство. Воображаемая партия есть другая сторона этого выворачивания наизнанку.
примечание α: Что значит Воображаемая партия? Что Внешнее проникло внутрь. Выворот наизнанку произошёл тихо, мирно, будто за одну ночь. С виду ничего не поменялось, по крайней мере, ничего существенного. Вот только, проснувшись, ЛЮДИ удивляются, что столько привычных вещей стали вдруг бесполезными; как и всё старое деление, которое перестало действовать и вдруг стало настолько расплывчатым.
В силу остаточного невроза ЛЮДИ ещё пытаются отличать справедливость от несправедливости, здорового от больного, работу от отдыха, преступника от невиновного или обычное от ужасного, но нужно примириться с очевидным: все эти древние оппозиции перестали быть сколь-либо внятными.
При этом их не подавляют, они продолжают существовать, но без каких-либо последствий. Потому что норма не отменила Закон, а только выпотрошила его и определила на службу своим целям, доведя до логического завершения имманентно присущие ему бухгалтерские и управленческие функции. Войдя в зону влияния нормы, Закон сбрасывает пережитки своей трансцендентности и далее действует лишь в качестве некоего чрезвычайного положения, продлеваемого бесконечно.
Чрезвычайное положение – это нормальное состояние Закона.
Больше нигде не видно Внешнего – дикая Природа, классическое Великое Безумие, классическое Великое Преступление или классический Великий Пролетариат, состоящий из рабочих с их реально существующей Партией за Справедливость и Свободу, исчезли из реальности только потому, что сначала потеряли всякую силу пленять воображение, – больше нет никакого Вне, потому что повсюду, в каждой точке биополитической ткани есть нечто Внешнее. Безумие, преступление, пролетариат с пустыми желудками больше не живут в каком-то определённом и известном месте, у них больше нет своего мира вне этого мира, собственного гетто со стенами или без; по мере испарения общества они стали обратимым свойством, безжалостной скрытой предрасположенностью, подозрительной возможностью всякого тела. И эта подозрительность оправдывает продолжение процесса социализации общества, совершенствование всех мельчайших механизмов контроля; не то чтобы Биовласть открыто управляла людьми и всем прочим напрямую, – скорее возможностями и условиями для этих возможностей.
Всё, что выбивается Вовне, то есть всё незаконное, но также нищета или смерть, подвергается реинтеграции в той мере, в которой ЛЮДИ могут этим управлять, что позитивно устраняет эти вещи, давая им снова войти в оборот. Вот почему внутри Биовласти смерть не существует; потому что в обороте лишь убийство. Статистика демонстрирует целую сеть причинно-следственных связей, постоянно держащую живущих в окружении всех тех мертвецов, которых потребовало их выживание (изгои, индонезийские дети, жертвы несчастных случаев на производстве, эфиопы всех возрастов, угасшие звёзды экрана и т. д.). Но смерть стала убийством ещё и в медицинском смысле, с умножением числа этих «трупов с бьющимся сердцем» и «розовых мертвецов», которые давно бы уже скончались, если бы их не сохраняли искусственно как резерв органов для очередной неумелой пересадки, если бы они не хранились, чтобы умереть. Правда в том, что больше нет различимых границ, потому что лиминальность стала глубинным условием всего сущего.
Закон устанавливает деление, проводит разграничения, определяет нарушителей, протоколирует упорядоченный мир, которому сам задаёт форму и протяжённость; Закон назначает, не перестаёт назначать, перечислять всё, что незаконно, сам
