Вспоминая о бабушке, Зорина почувствовала, как по щеке стекает слеза. Эта женщина была очень умным и порядочным человеком и много сделала для нее. Мать журналистки до сих пор не могла простить себе ее смерти, считая себя в какой-то степени виновной в этом. Ослабленный организм бабушки не перенес очередного вируса гриппа, и она тихо угасла на руках родных.
– Бабушка заразилась от меня, – говорила Катина мама. – Я не должна была разрешать ей приносить мне еду в комнату. Меня нужно было полностью изолировать от нее. Но она жалела тебя.
Зорина плакала и думала: бабушка просто устала от жизни. В последнее время она неоднократно повторяла, что хочет к дедушке, который скучает без нее и часто снится по ночам. Кто знает, может, она специально заразилась от дочери? С тех давних пор журналистка не заезжала в эти края – не было необходимости. Никаких криминальных историй в психоневрологическом диспансере не происходило.
Доехав до стоянки, женщина припарковала машину и вышла на свежий воздух. С тех пор ничего не изменилось. Посеревшие корпуса производили тягостное впечатление. Зорина медленно пошла по протоптанной дорожке, так и не заасфальтированной. Почему-то городская администрация не считала нужным вкладывать сюда деньги. И это было очень странно, потому что врачи просто кричали со страниц газет о неблагоприятной обстановке в плане заболеваний туберкулезом.
– Впервые за много лет стали умирать наши врачи, – читала журналистка. – Впервые за много лет мы снова открыли операционную. Нам нужны оборудование и медикаменты.
Однако городские власти, видимо, игнорировали это. Они почему-то не боялись заболеть.
Катя прошла между сосен, вдыхая запах хвои, и очутилась перед психоневрологическим диспансером. Журналистка поднялась по ступенькам выщербленной лестницы и оказалась в холле, давно не знавшем ремонта. За столом сидела пожилая женщина и смотрела на Катю:
– Вы к кому?
– Меня очень интересует одна ваша больная, Анна Григорьевна Захарова, – пояснила Зорина.
Дежурная наморщила лоб:
– Захарова? Это та, которая одевается в черное?
– Она самая, – подтвердила журналистка.
Женщина задумалась:
– Сначала ее лечила доктор Боровская, но она уволилась по болезни и уже умерла. Потом за нее взялся наш главврач Артем Михайлович. Но его сейчас нет, он на совещании. Может быть, медсестра Клавдия Ивановна? Вот кто не менялся и всегда находился подле Анны Григорьевны.
– Пусть будет Клавдия Ивановна, – согласилась журналистка. – Где ее найти?
– Она с больными в столовой на ужине, – пояснила дежурная. – Вы можете подождать ее здесь. Она принесет мне чай с пирожком.
– Хорошо, спасибо. – Катя наклонилась к ней: – А вы не подскажете, кроме меня, кто еще интересовался этой больной?
Дежурная пожала плечами:
– Да кому она нужна, эта несчастная. Когда ее навещали дети, было видно, что и им она в тягость.
– Значит, у вас никто не спрашивал про Захарову? – уточнила Зорина.
– Ты первая, деточка, – кивнула женщина.
В коридоре послышались шаги, и еще одна пожилая дама, но с горделивой осанкой, подсиненными седыми волосами и тонкими чертами лица появилась в холле.
– Принесла тебе, Ильинична, твои любимые блюда, – она поставила на стол тарелку с серыми пирожками, явно не из муки высшего сорта, и граненый стакан с чаем.
– Спасибо, – отозвалась дежурная. – А к тебе посетитель. Захаровой твоей интересуется.
Нарисованные брови медсестры поползли вверх:
– Анной Григорьевной? Что с ней?
– Ничего, – поспешила успокоить ее Катя. – Просто она оказалась замешанной в одной неприятной истории, и мы сейчас выясняем обстоятельства дела.
Дама вздрогнула и дернулась:
– Вы из полиции?
– Нет, – поспешила ответить Зорина. – Я журналистка.
– Понятно, – Клавдия Ивановна поджала губы, чуть тронутые розовой помадой. – Тогда спрашивайте. Рада вам помочь.
– Скажите, за все время пребывания здесь Захаровой кто-нибудь интересовался? – спросила Катя.
Клавдия Ивановна покачала головой:
– Нет, милая, к большому сожалению. Мне даже казалось: она одна как перст. Да в принципе так оно и есть. Детям мать не нужна.
– Дежурная сказала мне, что вы присматривали за ней с самого ее поступления, – продолжала Зорина. – Это так?
