– Пожалуй, можно сказать, что из любопытства.
Из любопытства!
Тогда он только покачал головой.
Теперь он тоже покачал головой: на этот раз он был с двадцатишестилетней ассистенткой из Конгресса, хорошенькой выпускницей Смит-колледжа, которую подцепил на коктейле в посольстве. Они только что закончили бурно, не без приятности и совершенно бездумно предаваться ласкам. Дело происходило на верхнем этаже его джорджтаунского дома, где у прошлого хозяина был музыкальный зал, просторное светлое помещение. За окном пели птички, жужжали пчелы, а цветы с кустарниками росли благодаря умелому уходу садовника-филиппинца.
Девушка – так уж совпало, что ее тоже звали Сьюзен, что, возможно, и воскресило в его памяти ту, первую Сьюзен, – одевалась быстро и, как показалось Данцигу, без сожаления. Комната пропахла сексом. Этот своеобразный запах поначалу пьянил его, но потом всегда вызывал отвращение.
Вообще-то его немного подташнивало от себя самого. В последнее время он пристрастился к определенным отклонениям от стандартного меню в паре мужчина – женщина, к определенным вариациям в основном блюде или приправе. Все было как всегда: то, что выглядело экзотическим, поразительно манящим, завораживающим, эротически почти изощренным, теперь казалось просто ненормальным, не говоря уже о негигиеничности.
Ему отчаянно хотелось почистить зубы и хорошенько прополоскать рот, но он не был уверен, что подобный жест покажется вежливым его даме. Она-то не почистила зубы, а ртом работала ничуть не менее усердно. Он чувствовал себя отвратительным, казался себе каким-то людоедом. Но это была не его вина. Ох уж эти современные девицы! Кивок, прикосновение, завуалированное предложение, косвенное и иносказательное, как секретный шифр, – и они, как бангкокские шлюхи, бросались в погоню за сокровищами, о которых их матери и помыслить не могли, для описания которых в их лексиконе не нашлось бы нужных слов. И ожидали – да что там, требовали – от него ответных действий.
До чего же странные существа. Они мыслили совсем не так, как мужчины, честное слово. К примеру, они были более взрослыми, менее склонными к сантиментам (что шло вразрез с общепринятыми стереотипами), более организованными. Их мозг состоял из крохотных отсеков. Эта Сьюзен, как и первая, как и все Сьюзен до единой, могла ласкать его ртом, как тигрица, а потом улыбнуться, одеться и как ни в чем не бывало вернуться к своей другой жизни. Они уходили обратно к своим мужьям и любовникам, четко отделив свое дневное приключение от вечерней реальности. В то время как он, ну или любой другой мужчина на его месте, стал бы думать, злиться и вспоминать, чувствовать себя нечистым и недостойным, терзаться сознанием вины. Поразительно!
Он стоял в своем халате у широкого окна и смотрел на лабиринт садовых дорожек внизу.
– Там очень приятно, ты не находишь? Этот новенький работает, не покладая рук, хотя не думаю, чтобы он меня понимал. Я-то его определенно не понимаю.
– А? – переспросила Сьюзен, втискивая свои ляжки (она и близко не была такой стройной, как та, первая Сьюзен) в колготки решительным толчком таза.
– Сад. Я говорил о моем саде и новом садовнике.
– Угу, – рассеянно кивнула она.
– В нем такой порядок. Такая чудесная планировка.
– Джо, – сказала девушка. – Я ухожу.
– А?
Она рассмеялась.
– Много же для тебя это значило.
– Прости. Тебе кажется, мои мысли заняты другими делами? Я прошу прощения. Ты меня простишь, правда?
– Я просто сказала, что ухожу.
– Да-да. Я провожу тебя.
– Не нужно. Все нормально.
Она принялась быстро подправлять макияж. При виде того, как она сидит перед зеркалом, закинув одну ногу на другую (Данцигу нравились их ноги), в своем строгом костюме цвета сливы, он снова воспламенился.
Беззвучно простонав от желания, он почти безотчетно шагнул к ней, прикоснулся к груди, быстро просунул руку между пуговиц пиджака и под резинку лифчика, наслаждаясь ее весом, ее тяжестью.
– Джо! Господи, как ты меня напугал!
– Не уходи.
– Ох, Джо!
Теперь вся его ладонь уместилась в чашке лифчика, он захватил ее сосок между средним и указательным пальцами и коварно, как ему казалось, сжал его.
