— Мне не нужно ни дворцов, ни денег, ни девушек, я хочу, чтобы Вы поставили на карту своего дракона.
— Что?! дракона?! Ну это уже слишком! Нет, дракона я не поставлю!
— Герцог, ну скажите, зачем Вам дракон, к чему вам это мерзкое животное?
— Ну, скажем, он дорог мне как сувенир.
— Да, ну тогда я не буду играть.
— Как не буду?! Как это не буду?! Вы только посмотрите на него, сам является ко мне во дворец, сам предлагает мне игру, сам, можно сказать, кладет под топор свою голову, а потом говорит: не буду — да где это видано? Нет уж, раз пришли — значит, будете играть!
— Буду, если Вы поставите на карту своего дракона, ведь я же ставлю свою голову.
— Ну, у Вас голова одна, а у дракона — семь! Не равные ставки, господин рыцарь!
— Конечно, у него — семь, а у меня-то одна голова! Одна единственная! И если я её потеряю, другую мне никто не подарит! Так что я, в случае проигрыша, теряю всё — а Вы только своего дракона, хоть и семиглавого!
— Ну ладно-ладно. Я бы мог Вашу голову и так отрубить, но это не доставит мне удовольствия, со мной уже никто не играет, истосковался я по карточным играм. Дракона, так дракона. Пусть будет по-вашему, и давайте начинать поскорее.
Герцог сдал карты, рыцарь посмотрел на свои карты — и похолодел. «Боже, какой я дурак, — подумал он, — поставить на карту свою жизнь!» Но деваться уже было некуда, и они начали игру.
Долго играли они, не один раз всходило и заходило солнце, не одну пару подсвечников меняли слуги на карточном столе. Рыцарь был внимателен и спокоен, он привлек все свои способности, вспомнил всё, чему учил его дракон, тщательно следил за игрой, и конечно же… проиграл.
— Ну вот и конец нашей игре, господин рыцарь, — сказал ему герцог — благодарю вас за интересную игру, смею Вас заверить, давненько я не получал такого удовольствия! Но игра — есть игра. Дракона Вы не выиграли, а вот голову свою проиграли, но согласитесь, игра была очень интересной, одно время я даже забеспокоился, был момент, когда перевес был на Вашей стороне, но увы — удача Вам изменила. Так что сейчас слуги проводят Вас в темницу, а потом, как мы и договаривались, Вам отрубят голову. Скажу Вам честно: мне будет искренне жаль — Вы очень интересный партнер, но я человек слова, и не могу его нарушать. Ах, если бы я мог — я бы с радостью сохранил Вам жизнь, но законы чести, карточный долг, впрочем, как игрок игрока Вы меня, конечно же, понимаете.
— И когда же мне отрубят голову?
— Может быть, сегодня, может быть, завтра, а может через неделю — когда захочу, тогда и отрубят, а Вы что, торопитесь? Право же не стоит, уж не беспокойтесь — за мной не пропадёт, раз сказал, что отрубят — значит, непременно отрубят.
— Эй, стража! Проводите рыцаря в темницу, да в самую лучшую камеру!
Рыцарь шёл впереди стражника, весь поникший и подавленный, а стражник недовольно бурчал:
— Говорил я Вам, господин рыцарь, не связывайтесь с герцогом, говорил, предупреждал — не послушались доброго совета!
— Помолчи, и так тошно, — ответил рыцарь.
— Вот сюда, — сказал стражник, открывая дверь темницы, как и велел герцог, самая лучшая камера, проходите.
Рыцарь вошёл. Тяжело лязгнули засовы на железной двери, и бедный, несчастный рыцарь оказался в темнице. Через узкое, забранное решёткой окно была видна дворцовая площадь. По ней сновали какие-то люди, тащили доски, бревна, и рыцарь понял, что они будут сооружать эшафот, видимо, герцог не намерен был надолго откладывать взыскание карточных долгов.
Ночь прошла в отчаянии и тревоге. Несчастный рыцарь думал о бедной принцессе, которая напрасно будет ждать его возвращения из дальних чужих краев. Он сгинет здесь, на чужбине, и никто не узнает о его судьбе, никто не придет к его могиле, никто не проронит на неё слезу, не положит букетик полевых цветов.
Наутро в темницу к рыцарю вошёл герцог с палачом.
— Приветствую Вас, храбрый рыцарь, я понимаю, как Вам не терпится вернуть мне карточный долг, но должен Вас огорчить, ещё не готов эшафот, так что придётся немного обождать, думаю, самое позднее — завтра, мы сможем произвести расчет.
Рыцарь молчал.
