— Пойдём на кап Кастро, – снова предложил Дмитрос. – Всего полторы мили, и мы будем там, где я нашёл золотые монеты.
В самом деле, чего я привязался к заливу Ангелов?! Чтобы высадиться с корабля, тут и места мало для целой команды пиратов. Лагерь разбить негде! Не говоря уже о базе для починки судна. Ни деревца вокруг. Ни былинки. Кроме папоротничка на верхушке грота. Разве что плавник можно собрать для костра.
Грот втягивал в себя морскую воду, с чмоканьем отпускал, обнажая колышущиеся концы бурых водорослей.
— Дмитрос, они искали на берегу и в скалах. А там, у грота, в море? Были у них акваланги, гидрокостюмы?
В мгновение ока я вдруг преисполнился уверенности, что клад ждёт в воде.
Дмитрос с сомнением смотрел на то, как я скидываю с себя одежду. Произнёс какое‑то слово по–гречески. Затем повторил по–итальянски:
— Аббронзато. Загорел.
Да уж, плавая каждое утро в море, получаешь особый род загара, который не сходит до весны. А с течением лет я и вовсе стал смугл, светло–коричнев.
Дмитрос не последовал моему примеру, Стоял на берегу, убеждённый в сумасбродстве затеи.
Но я уже знал.
Плыл в тоннеле грота, уклонялся от липких объятий водорослей. Сырой мрак был неприятен.
Здесь я уже не доставал ногами дна. Пришлось нырять.
Бесформенные глыбы, поросшие водорослями, покрытые синеватыми скоплениями мидий, казались следами катастрофы.
«Видимо, здесь были землетрясения, скатывались обломки скал, – подумал я, выныривая и переводя дыхание. – Наверное, сравнительно недавно, несколько веков назад. Иначе прибой их бы округлил».
Вообще говоря, нырять, да ещё с открытыми глазами, не люблю. Уж больно щиплет.
В конце концов, я стал плавать взад–вперёд у грота, время от времени погружая лицо в воду. Она, как линза слегка увеличивала то, что я видел на дне: заблудшую сардинку, шныряющую среди водорослей, краба, бочком пробирающегося к зияющей щели среди зеленоватых валунов, прямоугольник, заклиненный между глыб.
Показалось, что посередине его мелькнул какой‑то кружок.
Нырнул. Ухватил. Металлическое, проржавевшее кольцо осталось в руке.
То, что находилось внизу, было, несомненно, сундуком.
— Дмитрос! – крикнул я. – Плыви сюда!
Мы оба до крови ободрали себе руки, высвобождая из камней и транспортируя через грот тяжёлую находку. Сундук был деревянный, целый. С двумя проржавевшими замками на проржавевших петлях.
— Дмитрос, зачем тебе золото? – спросил я, когда мы подтащили сундук к палатке. – Ты богат. Твоя Эфи – дочь мэра…
— Половина для тебя! – торопливо заверил он, приобщая меня к грешной мечте стать владельцем сокровищ.
Ему не терпелось заглянуть внутрь. Мне тоже.
Замки отвалились вместе с петлями. Дмитрос поднял крышку. И она тоже отвалилась.
Верх был плотно застлан вощёной бумагой. Я осторожно поднял этот слежавшийся покров. Под ним открылся тщательно упакованный в такую же непромокаемую бумагу огромный сверток. Мы срезали веревки и развернули его.
Первым делом я увидел большую книгу в коричневом кожаном переплёте. Это оказалась промокшая Библия на старославянском языке. Под ней Псалтирь. Далее – Цветная триодь. Четьи–минеи. На самом дне в воде покоился кожаный мешочек, затянутый кожаным же шнурком.
Там действительно оказалось золото – двенадцать золотых крестиков.
— Что с этим делать? – растерянно спросил Дмитрос.
— Наверное, высушить и отдать в церковь, – ответил я и поделился догадкой. – Давным–давно какой‑то корабль шёл из Афона или, скорее всего, из России в Афон, попал в бурю, потонул, а сундук прибило к гроту.
Книги сохранились неплохо. Одевшись, я осторожно переворачивал листы, разглядывал вязь кириллицы. Некоторые страницы сильно слиплись, на некоторых были заметны пятна стеарина.
Ни крышка, ни сам сундук нисколько не прогнили. Дерево, видимо, кедровое, оказалось прочнее железа.
Дмитрос начал убирать палатку. Казалось, он был сердит на то, что я не оправдал его ожидания. Что ж, бывает, находишь не то, что ищешь.
— Не проголодался? – спросил я. – У меня тут в пакете жареная рыба. Кажется, единственное, что могу есть.
Он снова принёс фляжку, безропотно сел рядом на гальку, и мы стали объедать с косточек мягкие рыбные кусочки.
