— Я знаю, Эльхана довольна, ведь она давно хотела ребенка. И не сомневаюсь, что Портиос тоже счастлив, хоть и старается делать вид, что его отцовство — не больше чем исполнение долга перед своим народом. Я вижу теплоту в их отношениях, которой не было никогда раньше, и начинаю надеяться, что теперь они будут заботиться друг о друге.
— Главное, вовремя, — пробормотал Танис.
Он не слишком любил свояка. Завязав дорожный плащ, он взял дорожный мешок и наклонился поцеловать жену.
— До свидания, любимая. Не терзайся слишком сильно, если мы задержимся.
— О Танис! — Взгляд Лораны проникал в самую душу.
— Не бойся. Нам с мальчиком надо побеседовать. Теперь я это вижу, хоть должен был увидеть давно. Но я надеялся... — Он запнулся и не стал продолжать. Потом добавил: — Словом, если что — пришлю весточку.
Пристегнув меч в ножнах к поясу, он еще раз поцеловал ее и вышел.
Путь Гила обнаружить было несложно. Весенние дожди поливали Солантус целый месяц, и следы лошадиных копыт глубоко и четко отпечатались в грязной дороге. Единственный, кто, кроме Гила, проезжал тут за последнее время, был сир Уильям, доставивший письмо от Карамона, но он ехал в противоположном направлении, следуя в Соламнию, тогда как «Черный Лебедь» был расположен на дороге, ведущей в Квалинести и далее на юг.
Танис пустил лошадь шагом. Восходящее солнце сверкало в небе огненным серпом, в траве блестела роса. Утро выдалось ясным и достаточно свежим, так что плащ оказался к месту.
«Гилу должна понравиться прогулка», — сказал себе Танис. С преступным удовольствием он предался воспоминаниям о другом сбежавшем юноше и его ночном путешествии. «У меня-то лошади не было, когда я решил уйти. Шел пешком из Квалинести в Утеху, разыскивая Флинта. У меня не было ни денег, ни цели, один ветер в голове. Удивительно, как я остался в живых».
Танис горько рассмеялся, покачав головой. «Я был одет достаточно бедно, чтобы не привлечь внимание грабителей, не имел средств на гостиницу и потому избежал стычек и потасовок. Ночи проводил под звездами, где наконец смог дышать полной грудью.
Ах, Гил, — вздохнул Танис, — я постоянно совершал одну и ту же ошибку, которую сотни раз запрещал себе делать. Я ограничивал тебя, стеснял свободу. Сети были сотканы из шелка, созданы с любовью, но от этого они не перестали быть сетями. А как иначе? Ты ведь дорог мне, сынок! Я так тебя люблю! И с тобой что-нибудь случиться... Прекрати, Танис! — оборвал он сам себя. — Накличешь беду, и можно себе представить, во что все выльется. Сегодня прекрасный день, Гил на чудесной верховой прогулке. А потом мы проговорим всю ночь, и это будет настоящий, откровенный разговор по душам. То есть твой разговор, сынок. Я буду только слушать и стараться понять. Обещаю».
Танис продолжал ехать по следам лошади Гила. Он увидел, как юноша, отпустив поводья, предоставил лошади свободу, увидел следы бешеного галопа — и у лошади, и у всадника закружилась голова от свободы. Но потом Гил успокоил лошадь, и дальше он вполне разумно ехал ровным шагом, не утомляя коня.
— Ну что же, совсем неплохо, малыш, — одобрительно пробормотал Танис. Гордость за сына согрела его.
Выкинув из головы беспокойство, он начал прикидывать, что скажет Рашасу из Талас-Энтии. Танис хорошо знал этого эльфа. Примерно того же возраста, что и Портиос, Рашас обожал власть и ничего не любил так, как политические интриги. Он был самым молодым эльфом из тех, что когда-либо заседали в Сенате. Говорили, что он интриговал против отца до тех пор, пока старый эльф не уступил давлению и отдал свое место. Во время Войны Копья Рашас мутил воду за спиной Солостарана, Беседующего-с-Солнцами. Преемник Солостарана, Портиос, теперь тоже боролся с этими интригами.
Рашас настойчиво защищал изоляцию эльфов от остального мира. Он не делал из этого секрета. По его мнению, Король-Жрец Истара был совершенно прав, принося в жертву гномов и кендеров. Рашас сделал бы только одну поправку: добавил бы в список людей.
Но что было совершенно необъяснимо, почему этот искусный хитрый паук и человеконенавистник старался завлечь в свои сети Гилтаса, из всего эльфийского народа единственного, имеющего четверть человеческой крови?
