…и теперь Кристи закрепляла на моей голове бигуди, время от времени
поправляя или подтягивая те, что уже успела прилепить на меня.
- Ты знаешь, - пробормотала я, - мне не очень нравится, когда волосы
стоят дыбом.
- О боже, и мне! – воскликнула Кристи, схватив очередной валик. – Но
они просто будут волнистыми, а не встанут дыбом. Доверься мне, хорошо? Я
отлично лажу с волосами. Это, знаешь, стало вроде как зависимостью, пока я
была лысой.
Передо мной не было зеркала, и я не могла увидеть выражение лица
Кристи в тот момент, когда она говорила это – и понятия не имела, каким оно
было: мрачным, веселым или еще каким-то. Я посмотрела на Монику,
которая листала журнал, даже не прислушиваясь к нашему разговору.
Наконец, я проговорила, глядя перед собой:
- Ты была лысой?
- Ага. Когда мне было двенадцать. Мне делали несколько операций, в
том числе и на затылке, так что им пришлось сбрить все мои волосы, -
пояснила Кристи, расчесывая еще одну прядь и прикладывая ее так и эдак. –
Я попала в аварию. Оттуда и шрамы.
- О, - только и ответила я, внезапно забеспокоившись, что она
заговорила об этом, потому что я пялилась на них слишком много. – Я не…
- Знаю, - легко прервала она меня. – Но не заметить такое сложно,
верно? Обычно люди спрашивают прямо, а ты не стала. Но я же вижу, что
тебе интересно. Ты удивишься, узнав, как много людей просто подходят и
спрашивают об этом в лоб, словно интересуются, сколько времени.
- Это грубо.
- Ммм-хмм, - согласилась Моника, снова стряхивая пепел от уже новой
сигареты. Кристи хмыкнула.
- На самом деле, я,вроде как, именно это и предпочитаю. В смысле, мне
кажется, это лучше, чем когда человек смотрит, а потом притворяется, что не
делает этого. Мне больше нравится, когда кто-то спрашивает прямо: «Что у
тебя с лицом?». В конце концов, шрамы на лице – это ведь не то, что можно
скрыть, они привлекают внимание. Именно поэтому я и провожу столько
времени, выбирая одежду. Окружающие ведь все равно уже смотрят, значит,
надо устроить небольшое шоу для них, согласна?
Я кивнула, все еще размышляя над ее словами.
- К тому же, - продолжала Кристи, закручивая новый локон, - это
произошло, когда мне было двенадцать. Мою маму мучило, хм, похмелье в
тот день, когда она везла меня в школу, так что машина слетела с дороги,
врезалась в забор, а потом в дерево. Спасателям пришлось буквально
вырезать меня оттуда. Моника тогда оказалась достаточно умной, чтобы
подхватить ветрянку и остаться дома.
- Даже не начинай, - буркнула Моника.
- Она чувствует свою вину за это, - пояснила Кристи. – Ну, это
сестринские заморочки.
Я взглянула на Монику, на лице которой было привычное выражение
скуки, смешанной с равнодушием. Она разглядывала свои ногти. Едва ли она
относилась плохо ко мне, но почему-то в ту минуту я увидела на ее лице
усталую пустоту. Может быть, это как тест Роршаха с чернильным пятном –
каждый видит в бесформенной кляксе что-то свое?
- Шрамы не только на лице, - говорила ее сестра тем временем, - есть
еще внизу спины, от швов, а на заднице вообще просто отвратительный, там
вживляли кусок кожи. Ну и парочка на голове, но их невозможно разглядеть
за волосами.
- Господи, это ужасно – пробормотала я.
- Скажу тебе вот что: лысой мне быть не нравилось. Есть не так уж
много вещей, которые можно сделать со шляпой или платком, знаешь ли.
Конечно, я пыталась. Но в тот день, когда мои волосы стали расти заново по-
настоящему, я плакала от счастья, и теперь не могу заставить себя подрезать
их ни на дюйм. Я очень ценю свои волосы сейчас.
- Они очень красивые, - отозвалась я. – Твои волосы.
- Спасибо. Правда, мне иногда кажется, что я ценю их больше, чем
многие другие люди. И я никогда не жалуюсь, что они выглядят как-то не так
или еще что-то. - Кристи слезла с кровати, на которой мы сидели, и
вытащила из кармана расческу, затем поправила какую-то заколку на моей
голове. – Ну вот, ты почти готова. Что же дальше, что же дальше… Так,
