Балыбин пошарил рукой в куче отрепьев — отходов ото льна, вытащил берданку. Юлька не сдвинулся с места, только в глазах его мелькнул испуг.
— Ну! Чего стоишь? — зашипел Кирилл. — Пошли…
На выходе из ельника Кирилл присмотрел бугорок земли и лег за ним. Юльке приказал ложиться рядом. Не спеша уложил берданку перед собой, попробовал, хорошо ли ложе приходится к плечу; сощурившись, прицелился. Не отнимая берданку от плеча, обернулся к Юльке, подмигнул ему, прошептал:
— Лады! Теперича будем ждать…
Гул трактора приближался. Отноги вчера вечером были досеяны, и теперь Ефим связанными между собой пятью боронами доборанивал поле. Трактор шел с противоположного конца по правой стороне, а Балыбин с Юлькой лежали на опушке ельника — с левой. Через три-четыре минуты трактор дойдет до конца участка, повернется и пойдет прямо на парней поперек пашни. И почти под носом у них будет разворачиваться направо. Юлька понял, что Кирилл сегодня здесь уже был. И бугорок этот присмотрел. Очень удобный. За ним можно остаться незамеченным, а главное, бугорок — хороший упор. Наведи мушку на цель — ствол не будет плясать…
Юльку охватила неуемная дрожь. То ли от холодной весенней земли, то ли от чего другого. Юлька слышит дрожь в каждой клеточке своего тела. И даже сердце, ему кажется, не бьется, а мелко-мелко дрожит; Юлька крепче сжимает зубы, чтобы не зачакали.
А трактор все ближе. Вон уже на горизонте из-за пологого склона появился черный шевелящийся колышек — это труба. Сейчас покажется фигура тракториста, потом сверкнут отлощенные «шпоры». Еще минута, ну — две, и трактор будет в двадцати метрах от парней. Юлька закрывает глаза…
…Лет пять назад нависла над Ошланью суровая зима. Такой и старики не помнили. По вечерам звонко стреляли бревна изб от лютого мороза, ночью на задворках выли волки. Зверье, птицы от голода и холода замерзали и, преодолевая врожденный страх, устремлялись к жилью человека. Утром ошланцы видели вокруг множество следов — заячьих, лисьих, волчьих и даже лосиных. Многие из жителей к ночи выносили на задворки клок сена, березовые веники.
Забегает как-то к Маричевым Кирька Балыбин. И взахлеб хвастается:
— Ныне на охоту ходить не надобно. Зверье само под окошко так и прет. Папаня у меня полный ларь зайцев накидал… Один аж у крыльца в петлю забухался…
А Юльке маячит, мол, пошли на улицу — дело есть.
Оделся Юлька потеплее, выскочил за Кирькой. А тот и говорит:
— Выручай. Не могу один справиться. Понимаешь, все, кому не лень — воробьи, голуби — на гумно прутся, на кормежку. Папаня мне задание определил — гумно охранять. Говорит, по семишнику на день положу, ежели от этой нечисти снопы будешь сберегать.
Кирька топчется, нос в воротник прячет.
— А я их токо вышугаю, опять налетят. Ну, я и придумал — силков наделал. Побежали доставать, уж налезло их, наверное, черно…
Подбегая к гумну, заорал Кирька:
— Ох, паразиты! Вишь-вишь, сколько их!
В силках бились десятки воробьев и синиц. При виде человека они еще сильнее забились, стремясь освободить лапки из петель. Но крепок волос из конского хвоста — не порвешь.
Кирька в бешенстве стал хватать птичек и… отрывая головы, бросать в снег. Делал он это с таким остервенением и с такой быстротой, что через минуту силки стали пустыми, а вокруг валялось множество бездыханных трупиков. На снегу алели пятна крови. Юлька, закрыв глаза рукавицами, метнулся домой…
…Дрожь во всем теле усиливалась. Нет больше сил унять ее. А трактор — совсем близко. Уже ясно различима фигура тракториста… И Юлька вскакивает. Он прыгает вперед, сдергивает с головы фуражку и крутит ею в воздухе:
— Стой, стой, Ефим!
Но Ефим услышать не может. И смотрит он не вдаль, а под колеса трактора, на пашню.
— Ты что, ошалел! Сволочь! — завопил Кирька и опустил на голову Юльки ствол берданки. Удар бросил парня на землю.
Балыбин торопливо нацелился, нажал на спусковой крючок. Берданка дернулась в его руках, харкнув клочком огня и дыма. Собрав все силы, Юлька успел в этот миг толкнуть Кирьку.
12
Сегодня с утра у Елохова особенно приподнятое настроение. Шутка ли сказать, колхоз закончил весенний сев. Засеяно около двухсот десятин земли. Семян овса, ячменя и гороха хватило в полной потребности. Правда, последнюю десятину засевали пореже.
